подумал, будто ослышался, однако просьбу выполнил и к собственному изумлению встретил в пункте назначения Лейбница, к которому собирался ехать в Ганновер. Ушей Софии и Софии-Шарлотты достигла весть, что вдовствующая курфюрстина Элеонора тяжело заболела и лежит при смерти. В случае её кончины кто-то должен был сопровождать безутешную принцессу Каролину в Берлин. И кому это поручили? Лейбницу.
Лейбниц на мгновение задумался, потом сказал:
– Кстати. Как здоровье младшего сына герцога Пармского? Прошла ли его сыпь?
– Вы ставите меня в тупик, сударь. Я не знаю даже, как зовут герцога Пармского, а уж тем более как поживает его сын.
– Ответ очевиден, – сказал Лейбниц, – поскольку у него нет сыновей. Только дочери.
– Я начинаю чувствовать себя тупым собеседником в сократическом диалоге. К чему вы клоните?
– Если бы вы спросили герцога Пармского о Лейбнице, тот, возможно, смутно припомнил бы фамилию. Однако он ничего не знает о натурфилософии и, разумеется, никогда бы не поручил вам или мне сопровождать в дороге его дочь. Почти все именитые люди – такие же, как герцог Пармский. Они о нас не знают и знать не хотят, как и мы – о них.
– Вы хотите сказать, что у меня систематическая ошибка наблюдений?
– Да. Именитый человек на выстрел не подпустит к себе таких, как вы или я. Исключение – несколько крайне эксцентричных особ (дай им Бог здоровья!), питающих интерес к натурфилософии. Раньше их было больше, сейчас я могу пересчитать всех по пальцам одной руки: Элиза, София, София-Шарлотта. Только с ними нам и случается беседовать. Они хотят приобщить своих детей к натурфилософии. Выбирая между таким, как вы и я, или свободным (чтобы не сказать – праздным) дядюшкою, слугою, придворным или священником, склонным по дороге оставить дитя без присмотра, растлить, охмурить или подчинить своему влиянию, любая из трёх предпочтёт натурфилософа – мы в худшем случае нагоним на ребёнка скуку.
– Боюсь, так и получилось у меня с маленьким Иоганном, – сказал Даниель. – Думаю, ему больше по душе был бы учебный курс, посвященный исключительно оружию. В отсутствие оружия он предпочитает рукопашный бой. Кажется, я узнал от него больше захватов и подножек, нежели он от меня – научных фактов.
– Они пригодятся вам в Массачусетсе, – серьёзно проговорил Лейбниц. – Говорят, индейцы сильны в рукопашном бою.
– После фехтовальных уроков, которые давал ему Жан Бар на палубе флагмана, весьма горькая участь – пробыть несколько дней в карете с таким, как я.
– Бросьте! Медленная и мучительная смерть от столбняка – вот горькая участь тех, кто слишком много играет с острым оружием, – сказал Лейбниц. – Элиза это знает. Вы сослужили ей добрую службу, даже если Иоганн по малости лет этого не оценил. Скажите, неужто он и впрямь не проявил ни малейшего любопытства?
– Глупый мальчишка бесконечными разговорами о пушках и мортирах навёл меня на одну мысль, – признал Даниель. – Мы стали говорить о параболах. Я остановил карету на поле между Мюнстером и Оснабрюком, где мы распугали местных крестьян опытами сперва с луком, а затем с огнестрельным оружием.
– Видите? Он этого не забудет. Всякий раз, когда Иоганн посмотрит на метательное орудие – что в нашем скорбном мире случается каждые пять минут, – он будет знать, что оно бесполезно без математики.
– Далеко ли ещё до Прецша?
– Вас ввели в заблуждение скромные размеры дворца, – отвечал Лейбниц. – Смотрите, мы уже в Прецше. – Он открыл окно и, придерживая парик, чтобы тот не свалился под колёса, высунул голову из кареты. – Вдовий дом прямо перед нами.
– О чём вы будете беседовать с сироткой, – спросил Даниель, – если она не разделяет Иоганновой страсти к оружию?
– О чём ей захочется, – отвечал Лейбниц. – Она как-никак принцесса и почти наверняка когда-нибудь станет королевой.
Он скептически оглядел Даниеля.
– Хорошо, – отвечал тот, вползая обратно на скамью. – Я сяду прямее.
Процессия состояла из трёх экипажей, фургона и нескольких драгунов. Драгуны – пруссаки и бранденбуржцы из Берлина – прибыли через час после того, как Даниель, доставив Иоганна в Дом Золотого Меркурия и разменяв вексель, отыскал Лейбница. Капитан драгун, бранденбуржец, не допускающим возражений тоном объявил, что они должны засветло перебраться через Эльбу в Бранденбург, дабы не искушать саксонцев. Даниеля опасения позабавили, однако Лейбниц счёл их оправданными. Нищая сирота Каролина, живущая в глухой дыре, оставалась принцессой, а принцесса на руках – это власть. И хотя Август Сильный, курфюрст Саксонии, выгодно отличался от своего покойного брата, интригам его не было конца. Ему вполне могло взбрести на ум украсть Каролину и насильно выдать за какого-нибудь русского царевича. Посему девочку и её единственный саквояж забрали из вдовьего дома с поспешностью, более обычной при похищениях и побегах. Это не облегчило осиротевшей принцессе прощание с родным домом; впрочем, растянись оно надолго, ей бы легче не стало. Она сама выбрала кофейного цвета экипаж, расписанный цветами – тот, в котором ехали Лейбниц и Даниель. Слёзы и улыбки чередовались на её лице, как дождь и солнце ветреным мартовским днём. Ей было тринадцать.
Они переправились через Эльбу на ближайшем пароме и через несколько часов доехали до Бранденбурга, где и остановились в гостинице на дороге из Мейссна в Берлин. На следующее утро встали поздно. Примерно пятьдесят миль отделяло их от Шарлоттенбурга и гостеприимства той, чьё имя носил замок, – курфюрстины Софии-Шарлотты.
– Располагайте мной, ваше высочество, – сказал Лейбниц. – Дорога длинная, и я сочту за честь, если хоть в малой мере помогу её скоротать. Можем продолжить уроки математики, оставленные на время болезни вашей покойной матушки. Можем побеседовать о богословии, ибо на него вам следует обратить внимание: при Бранденбург-Прусском дворе вы встретите не только лютеран, но и кальвинистов, иезуитов, янсенистов, даже православных; опасайтесь, как бы какой-нибудь ретивый златоуст не сбил вас с толку. Ещё я захватил блок-флейту и могу дать вам урок. Или…
– Я бы хотела послушать о работе, которую доктор Уотерхауз намерен вести в Мас-са-чу-сет-се, – сказала принцесса, старательно выговаривая трудное название. Что таковы планы Даниеля, она вывела из нескольких оброненных вчера реплик.
– Тема подходящая, хотя, если приглядеться, очень широкая, – отвечал Лейбниц. – Доктор Уотерхауз?
– Институт технологических наук Колонии Массачусетского залива, – начал Даниель, – основан и рано или поздно будет финансироваться маркизом Равенскаром, государственным мужем, пекущимся о деньгах его величества. Он – виг, то есть принадлежит к партии, банк и деньги которой основаны на коммерции. Им противостоят тори, чьи деньги и банк основаны на земле.
– Земля представляется мне лучшим выбором, она постоянна и неизменна.
– Постоянство – не всегда преимущество. Представьте себе свинец и ртуть. Свинец хорош для балласта, кровель и труб, но неподатлив, в то время как ртуть подвижна и текуча…
– Вы алхимик? – спросила Каролина. Даниель покраснел.
– Нет, ваше высочество. Однако я осмелюсь сказать, что алхимики мыслят метафорами, которые порой поучительны. – Он переглянулся с Лейбницем, и губы его сложились в улыбку. – А может быть, мы все рождаемся с подобным образом мыслей, и заблуждение алхимиков лишь в том, что они чрезмерно ему доверяются.
– Мистер Локк бы не согласился, – сказала Каролина. – Он говорит, что мы начинаем с
– Вы, возможно, удивитесь, но я хорошо знаю мистера Локка, – отвечал Даниель, – и мы с ним частенько об этом спорим.
– Что он сейчас поделывает? – вмешался Лейбниц, не в силах сдержать любопытство. – Я начал писать ответ на его «Опыты о человеческом разумении»…
