сплетаясь кронами и образуя вторую крышу высоко над пальмовыми кровлями жилищ.

Молодые найяры бегали от дома к дому и от дерева к дереву, вопя как оглашенные. Путники не успели выехать к реке, как ватага найярских мальчишек выбежала из здания и, не обращая внимания на незнакомцев, промчалась мимо. Через мгновение вслед им полетели стрелы. Они со свистом проносились в воздухе и зарывались в мягкую землю вокруг Шафто.

– Эти черти могут в нас попасть! – заорал Джимми, вытаскивая пистолет и взводя затвор.

– Не просто могут, Джимми, – отвечал Джек пугающе тихим голосом.

Все обернулись и увидели, что он распростерся в арбе и обеими руками держится за живот, из которого торчит стрела.

– Обидно-то как, – прошептал Джек. – Столько проехать, чтобы погибнуть здесь и сейчас…

Джимми, словно на дыбе, разрывался между желанием убить кого-нибудь из туземцев и строгим велением пятой заповеди.

– Отец! – воскликнул юноша, спрыгивая с лошади и в два прыжка оказываясь рядом с арбой. Он коснулся Джековой щеки, словно желая её погладить, но тут же взял отца за подбородок и повернул его голову туда-сюда, оглядывая. – На тебе всё ещё синяки от наших побоев – только подумать, что ты унесёшь их в могилу!

– Для меня они как поцелуи, которых я от вас не дождался – да и поделом.

– Ах, отец! – взвыл Джимми и припал к отцовским губам. По счастью для Джека, поцелуй длился недолго – через секунду Джимми засопел, укусил отца за губы и отпрянул, стискивая руками бок.

Дэнни холодно наблюдал за ними с лошади. В руке у него был лук, и тетива ещё подрагивала.

– Когда закончите, скажите, чтобы я мог отъехать в сторонку и проблеваться. Потом будет время задать трёпку этим найярам или как там ты их зовёшь.

Джимми медленно нагнулся и поднял стрелу, которую Дэнни только что запустил ему в бок. Она была тупая.

– Возьми две – они тебе понадобятся, – сказал Джек, протягивая стрелу, которая оставила синяк на его животе.

Один найяр догнал другого на улице, и между ними завязался устрашающий поединок на бамбуковых мечах.

– Мне тут нравится! – воскликнул Джимми. – Из пистолетов стрелять можно?

– Вряд ли это по правилам, – заметил Джек, когда Дэнни выпустил стрелу в грудь рослому найяру, только что показавшемуся из дверей. Штук десять стрел разом вылетели из окон того же дома и сбили Дэнни с лошади.

– Гады! – заорал Джимми и ринулся к дверям, пока лучники не успели вновь положить стрелы на тетиву.

– Побегайте по городу, позабавьтесь, – сказал Джек сыновьям, впрочем, уже без всякой надобности. Они с Енохом тряхнули вожжами и двинулись дальше. Вскоре улочка превратилась в широкую набережную, вырубленную посреди мангровых зарослей. Лодки и каботажные судёнышки у причала чем-то напомнили Джеку Темзу. Чуть ниже по течению располагалась бухта – главная и единственная гавань королевы Коттаккал. Здесь покачивались на якорях с десяток больших кораблей. Енох усмехнулся.

– Нигде я не видел такой разношёрстной пиратской флотилии – ни в Дюнкерке, ни даже в Порт-Ройяле на Ямайке. Турецкие галеоты, арабские дхоу, фламандские корветы – неужто они гребут всё без разбора?

– Им довольно, чтобы судно было быстроходным и могло нести пушки, – отвечал Джек. – Дхоу, второй слева, – бывший наш.

При этих словах оба невольно посмотрели на юго-восток через реку. Подмытый течением каменистый обрыв слегка нависал над водой. Высота его составляла футов шестьдесят – немного, но вполне достаточно, чтобы из восьмидесятифунтовых пушек и мортир, которыми щетинились амбразуры по углам королевского дворца, простреливалась вся бухта. Трудно было сказать, где кончается обрыв и начинается стена, поскольку они скрывались за сплошным ковром лиан, иные из которых могли поспорить толщиной с деревьями. В этих висячих джунглях обитало целое племя предприимчивых длиннохвостых обезьян. Лианы, обвившие крепость, принадлежали к разным видам, но все цвели. То были не розы и не гвоздики, сочные выросты размером с капустные кочаны геометрических форм, которые и не снились Евклиду, напитанные светом, собранные в грозди, соцветия и иерархии. Сейчас все они были обращены к солнцу, так что от пестроты рябило в глазах. Казалось, некий сказочно богатый пиратский народ осадил дворец и обстрелял его огромными рубинами, цитринами, жемчужинами, опалами, агатами, кусками коралла, и те, застряв в обрыве, остались здесь навсегда. Всё гудело энергией миллиона пчёл и тысяч колибри, слетавшихся со всего Тихоокеанского побережья Азии на водопады наркотических запахов. В сравнении с лианами замшелые купола дворца и тупые жерла пушек казались блеклыми, как старая краска.

Попытка проникнуть туда без приглашения оказалась бы авантюрой трагической и короткой. Однако Джека с Енохом ждали, поэтому они переправились через реку, не попав в пасть крокодилам, и вступили в крепость, не провалившись в люк-западню и не угодив под град отравленных дротиков. Подъём состоял из нескольких лестниц, частью вьющихся по внешней стороне обрыва среди лиан, частью вырубленных внутри скалы. Наконец вышли во дворик, окружённый стеной со множеством бойниц, – каменную ловушку для врагов. Однако ворота были открыты, и Джек с Енохом вступили во дворец.

Он состоял из садов, террас, храмовых двориков и площадей, разделённых крытыми галереями. Там и тут в зелени были разбросаны невысокие здания.

– Обычно здесь кишмя кишат найяры, – заметил Джек, – особенно когда в гавани столько пиратских кораблей. Однако сейчас все заняты потешным сражением.

Он провёл Еноха по галерее и через садик к большому каменному строению со множеством окон и балкончиков. К дверному косяку была прислонена сабля в ножнах. Увидев её, Джек замер и знаками не давал Еноху заговорить, пока они не отошли шагов на сто.

– Сабля недурная, – заметил Енох. – Персидский шамшер, если судить по изгибу и узкому клинку. Однако мне сдаётся, ты оказываешь ему чрезмерное почтение…

– У малабарских женщин любовников – что у Карла II было любовниц, – объяснил Джек. – В здешних краях мужчина не знает, какие дети его. Если сказать по-другому, каждый знает свою мать, но понятия не имеет об отце. Соответственно, всё имущество передаётся по женской линии.

– Включая корону?

– Включая корону. При этом возникает одно мелкое неудобство: мужчина, идя к даме сердца, рискует застать в её постели кого-нибудь другого. Чтобы избежать неловкости, кавалер, входя, оставляет у дверного косяка саблю – знак, что дама сейчас занята.

– Так королева проводит время с персом? Странно.

– Сабля и впрямь персидская. Даппа, наш полиглот, купил её в Мокке три года назад. Из нас только он хоть как-то выучил малабарский язык.

– И неплохо пользуется своими познаниями!

– Лучше всего он воспользовался ими, когда убедил королеву, что вместе с товарищами годится на большее, чем просто прозябать в рабстве.

С этими словами Джек открыл дверь в здание поменьше и провёл Еноха на террасу, с которой открывался вид на гавань. Здесь стояли европейские столы и стулья. Два человека склонились над пальмовыми листьями, покрытыми буквами, цифрами, картами и чертежами, – мсье Арланк и Мойше де ла Крус.

Те лишь слегка удивились при виде Джека. Появление Еноха Роота потребовалось объяснить, но когда Джек дал понять, что гость каким-то образом связан с пушками, его приняли как родного. Мойше, Джек и мсье Арланк тут же углубились в подробный разговор о корабле. Они говорили на сабире, который Енох понимал плохо. Он повернулся к Лаккадивскому морю и тут заметил развешанные на стене рисунки тушью.

– Это японская живопись? – резко спросил он.

– Да. По крайней мере рисовал японец, – отвечал Джек. – Мы как раз о нём говорили. Идём, я познакомлю тебя с отцом Габриелем Гото, членом Общества Иисуса.