подержав его мгновение, просыпала звенящим дождём.

– Каури, – произнесла она отрешенно.

В первый миг Джек подумал, что Элиза остолбенела – возможно, от гениальности их плана, – однако, присмотревшись внимательнее, понял, что она сосредоточенно думает.

– Они самые, – сказал Джек. – В Африке это деньги!

– Ненадолго.

– О чём ты? Деньги есть деньги. Господин Влийт двадцать лет на них сидел, ожидая, пока упадут цены.

– Несколько недель назад, – сказала Элиза, – пришла весть, что голландцы приобрели некие острова неподалёку от Индии, Мальдивы и Лаккадивы, и что там нашли огромное количество каури. С тех пор, как новость стала известна, они не стоят практически ничего.

Джеку потребовалось некоторое время, чтобы оправиться от услышанного.

При нём была сабля, а господин Влийт, пухлый и белобрысый, стоял на вершине камня, разбираясь в каких-то бумагах с поставщиком провианта. Джеку, естественно, представилось, как он подбегает, вставляет лезвие между двумя подбородками господина Влийта и нажимает посильней. Однако это лишь доказало бы правоту Элизы (а именно, что он не рождён ворочать делами), а Джек не хотел доставлять ей такой радости. Уж коли сам Джек не получит удовольствия, о котором мечтал последние шесть месяцев, с какой стати баловать её? Чтобы чем-то занять тело, покуда работает голова, он помог закатить по сходням несколько бочек.

– Теперь слова «торговля воздухом» обрели для меня новый смысл. – Всё, что Джек смог придумать. – Это реально, – сказал, хлопая по бочке, – и это реально, – топая по палубе «Ран Господних», – и это, – поднимая пригоршню раковин, – тоже; все ничуть не менее реально, чем десять минут назад, или до того, как прибыли новости с Мальдивов и Лаккадивов…

– Они прибыли по суше – куда быстрее, чем идет корабль, огибающий мыс Доброй Надежды. Не исключено, что вы попадёте в Африку раньше нагруженных раковинами судов, которые, надо думать, идут туда с Мальдивов.

– Именно на это, я уверен, и рассчитывает господин Влийт.

– Но, добравшись до Африки, что вы купите на каури, Джек?

– Ткань.

– Ткань?!

– Потом поплывем на запад – говорят, что африканские ткани хорошо идут в Вест-Индии.

– Африканцы не экспортируют ткани, Джек. Они их ввозят.

– Ты ошибаешься. Господин Влийт говорил совершенно определённо: мы поплывём в Африку, обменяем наши каури на куски ситца – полагаю, ты знаешь, что это такая индийская ткань, – и доставим их через Атлантику…

– «Кусок ситца» означает негра в возрасте от пятнадцати до сорока лет, – сказала Элиза. – Ситец, как и каури, заменяет в Африке деньги, и африканцы продают за него своих собратьев.

Тишина длилась столько же, сколько на балу герцога д'Аркашона. Джек стоял на медленно движущейся палубе «Ран Господних», Элиза – на пристани.

– Ты собираешься заняться работорговлей, – безжизненным голосом произнесла она.

– Ну… я до сей минуты понятия не имел…

– Верю. Но сейчас ты должен покинуть этот корабль и уйти прочь.

Идея была великолепная, и что-то в Джеке готово было за неё ухватиться. Однако бес противоречия взял верх, и он решил ответить возмущённым отказом:

– И пустить по ветру свою долю?

– Лучше, чем пустить по ветру свою бессмертную душу. Ты пустил по ветру страусовые перья и коня, Джек. Знаю, что так. Почему не повторить это сейчас?

– Моя доля куда ценнее.

– А как насчёт другой добычи из лагеря великого визиря, Джек?

– Ты о сабле?

Элиза мотнула головой, не глядя ему в глаза.

– Я помню эту добычу, – признал Джек.

– Пустишь по ветру и её?

– Верно, она куда ценнее…

– И стоит больше денег, – ввернула Элиза.

– Уж не предлагаешь ли ты себя продать…

С Элизой случился странный приступ смеха и рыданий одновременно.

– Я хочу сказать, что уже заработала больше, чем стоили перья, сабля и конь вместе взятые, и скоро заработаю ещё больше. Так что если тебя волнуют деньги, сойди с «Ран Господних», останься со мною в Амстердаме и скоро вообще забудешь про этот корабль.

– Не очень-то уважаемое дело – жить за счёт женщины.

– С каких пор тебя заботит чьё-то уважение?

– С тех пор, как люди стали меня уважать.

– Я предлагаю тебе безопасность, счастье, богатство – и моё уважение, – сказала Элиза.

– Ты не будешь уважать меня долго. Дай мне сходить в одно плавание, вернуть деньги, и…

– Одно плавание для тебя. Вечные страдания для негров, которых вы купите, и для их потомков.

– Так или иначе я теряю мою Элизу… – Джек пожал плечами. – Я становлюсь вроде как дока по вечным страданиям.

– Тебе дорога жизнь?

– Эта? Не очень.

– Сойди с корабля, если хочешь сохранить хоть какую-нибудь.

Элиза видела то, чего не заметил Джек: погрузка «Ран Господних» закончилась. Люки опустили на место, за селёдку расплатились (серебряными монетами, не каури), матросы отдавали швартовы. На пристани остались только господин Влийт и Евгений: голландец торговался с аптекарем из-за сундучка с лекарствами, русский получал благословение от старообрядческого попа. Сцена была настолько курьёзна, что полностью захватила внимание Джека; он очнулся, только когда матросы закричали. Он повернулся к ним – из-за чего шум. Однако они все с ужасом смотрели на пристань. Джек перепугался, что на Элизу напали негодяи.

Он обернулся и как раз успел увидеть, что Элиза схватила гарпун, оставленный Евгением у ящиков, и в этот самый миг бросает его в Джека. Она, разумеется, никогда не метала гарпун, но по-женски умела целить в самое сердце, и острога летела на него прямо, как Истина. Джек, припомнив давние уроки фехтовального мастерства, хотел обернуться боком, но потерял равновесие и упал на грот-мачту, выбросив левую руку, чтобы смягчить удар. Широкие зубья гарпуна пропахали его грудь и отскочили от ребра, или от чего ещё, так что остриё, пройдя в узкий промежуток между лучевой и локтевой костью, вонзилось в мачту – пригвоздило его к дереву. Джек почувствовал это раньше, чем увидел, потому что глядел на Элизу. Однако она уже шла прочь, даже не обернувшись посмотреть, попала в него или нет.

Д'Аво и два высоких, необычно свирепых на вид лакея проводили Элизу до пристани за площадью Дам, на канале, ведущем к Харлему. Здесь стояло пришвартованное судно; на его борт входили по сходням пассажиры. Издали оно показалось Элизе маленьким из-за странно игрушечного вида: нос и корма круто загибались вверх, придавая судёнышку сходство с толстым мальчиком, который, лежа на животе, хочет дотянуться пятками до затылка. Приглядевшись, она увидела, что судно хоть и лёгкое, тем не менее двадцати футов длиной и при этом узкое.