Коли так, неудивительно, что они спокойно смотрели на горящую ленту. Эта полоска бумаги — технологическая ровесница пирамид — всего лишь вместилище информации. Когда она проходит через машину, информация считывается и превращается в последовательность чисто двоичных данных. Прах еси и в прах возвратишься, информация же переходит из физического плана в математический, в более высокий и чистый мир, где действуют иные законы. Законы, часть которых нащупали доктор Алан Матисон Тьюринг, доктор Джон фон Нейман, доктор Рудольф фон Хакльгебер и некоторые другие, с которыми Уотерхауз общался в Принстоне. Законы, о которых сам Уотерхауз кое-что знает.

Как только вы перевели данные в царство чистой информации, вам нужен лишь инструмент. Плотник работает с деревом и носит при себе ящик — там все, чем меряют, разрезают, сглаживают, соединяют. Математик работает с информацией, ему нужен свой инструментарий.

Эти инструменты создаются, один за другим, уже не один год. Например, компания, выпускающая кассовые аппараты и пишущие машинки — «Электрикал Тилл корпорейшн», — разработала классное устройство, чтобы сводить в таблицы большое количество данных на перфокартах. Преподаватель Уотерхауза в Айове пытался решать дифференциальные уравнения по одному, потом изобрел машину, которая решала бы их автоматически, сохраняя информацию на усаженном конденсаторами барабане и пропуская ее через определенный алгоритм. Располагая достаточным количеством времени и вакуумных трубок, можно построить машину, которая суммирует колонки цифр, другую — чтобы вести каталоги, третью — чтобы расставлять слова по алфавиту. В любом уважающем себя учреждении могли бы стоять такие: чугунные, пышущие жаром махины с эмблемами таких фирм, как ЭТК, «Сименс», «Холлерит», — каждая для своей определенной задачи. В точности как у плотника есть стусло, шиповочная пила и молоток- гвоздодер.

Тьюринг придумал нечто иное, принципиально новое.

Он сказал, что математикам в отличие от плотников нужен только один инструмент. Тьюринг понял, что можно построить метамашину, способную в разных конфигурациях решать любые мыслимые задачи в области информации. Устройство-Протей, способное превращаться в любое устройство, какое только может тебе понадобиться. Как орган, который становится новым инструментом, стоит установить новую комбинацию регистров.

Подробности пока туманны. Это не чертеж настоящей машины, скорее мысленный эксперимент, который Тьюринг поставил, чтобы разрешить абстрактную головоломку из совершенно непрактичного мира чистой логики. Уотерхаузу это прекрасно известно. Однако, сидя на противоударной стене в темном перекрестке Блетчли-парка, он не может избавиться от одной мысли: в машине Тьюринга, если бы она существовала, обязательно использовалась бы лента. Она проходила бы через машину. Несла бы информацию, нужную машине для работы.

Уотерхауз смотрит в темноту и мысленно выстраивает машину Тьюринга. В памяти всплывают другие детали. Лента, как он теперь вспомнил, шла бы через машину Тьюринга не в одном направлении, а скользила туда-сюда. И машина Тьюринга не просто читала бы ленту, она бы стирала метки и добавляла новые. Дырки в бумажной ленте явно не сотрешь. А лента в той машине за окном явно двигалась в одну сторону. Как ни горько Уотерхаузу признавать, рама с трубками, которую он сейчас видел, — не машина Тьюринга. Это что-то попроще, инструмент узкого назначения, как перфосчитыватель Холлерита или барабан Атанасова.

И все же она больше, диковиннее, страшнее, чем все, что Уотерхауз до сих пор видел.

Мимо с ревом проносится ночной поезд из Бирмингема — везет к морю патроны. Как раз когда его грохот затихает вдали, к воротам подъезжает мотоциклист. На то время, пока проверяют документы, мотор смолкает, потом тарахтенье слышится в аллее. Уотерхауз встает на стену и внимательно смотрит, как мотоциклист проносится мимо, к корпусу в паре кварталов от перекрестка. В открытую дверь бьет свет, груз переходит из рук в руки. Дверь закрывается, мотоцикл с треском несется обратно к воротам.

Уотерхауз слезает со стены и в темноте (ночь безлунная) бредет к корпусу. Останавливается перед входом, прислушивается. Потом собирается с духом и толкает деревянную дверь.

Здесь жарко, как в душегубке, окна наглухо закрыты ставнями, машинные запахи мешаются с испарениями человеческих тел. Людей много, в основном женщины за исполинскими пишущими машинками. В приоткрытую дверь Уотерхауз видит, что это помещение — шлюз для бумажных листков, примерно три на четыре дюйма, доставляемых, надо думать, мотоциклистами. У входа их сортируют и складывают в проволочные корзины, потом относят девушкам за исполинскими машинами.

Один из немногих мужчин встает и направляется к Уотерхаузу. Он примерно одних с Лоуренсом лет, чуть за двадцать. На нем форма британской армии. Он держится как распорядитель на свадьбе, который следит, чтобы даже никому не ведомых родственников из других городов встретили честь по чести. Очевидно, военный из него такой же, как из Уотерхауза. Неудивительно, что вокруг столько колючей проволоки и автоматчиков.

— Добрый вечер, сэр. Чем могу служить?

— Добрый вечер. Лоуренс Уотерхауз.

— Гарри Паккард. Рад знакомству. — Он не знает, кто такой Уотерхауз, потому что допущен к «Ультра», а не к «Ультра-Мега».

— Я тоже. Полагаю, вы захотите взглянуть на это. — Уотерхауз протягивает волшебный пропуск.

Паккард внимательно изучает листок, потом фокусируется на особо интересных частностях: подписи в углу, смазанной печати. Война превратила Гарри Паккарда в машину для считывания и обработки бумаг; он выполняет свою обязанность несуетно и спокойно. Потом просит извинить, набирает телефонный номер, с кем-то говорит — судя по выражению лица и позе, с кем-то важным. Уотерхауз не слышит слов за стуком и гудением пишущих машин, но видит удивление и даже растерянность на юношески-открытом, розовом лице Паккарда. Слушая, тот раз или два искоса глядит на Уотерхауза. Потом произносит что-то вежливо- успокоительное и вешает трубку.

— Ладно. Так что вы хотели увидеть?

— Я пытаюсь выяснить в целом, как течет информация.

— Что ж, в таком случае здесь вы в самом начале — в верховьях. Наши истоки — Служба Игрек: военные радиоперехватчики и радисты-любители, которые слушают немцев и поставляют нам это. — Паккард берет из мотоциклетного контейнера листок бумаги и протягивает Уотерхаузу.

Это бланк с прямоугольными рамками наверху. В них вписаны дата (сегодняшняя) и время (два часа назад), а также некоторые другие сведения вроде радиочастоты. Большую часть бланка занимает пустое пространство, на котором торопливыми печатными буквами накарябано: