– Хорошо. Давай адрес.

Иван глупо захихикал, он напрочь забыл собственный адрес, помнил в малейших подробностях, как ехать к дому на машине, какими дворами кратчайшим путем выбираться от станции метро, но название улицы и номер дома улетучились из головы. Единственное, что оставалось в его памяти из московской географии, – бар «Лотос». Слова погибшей на его глазах девушки врезались в память, и ничем их вытравить было невозможно. Забылось даже то, в какой ситуации они были произнесены. Алкоголь сделал свое дело.

– Тверская. Бар «Лотос». Карл, – выдал Малышев все, что помнил.

Собутыльник с доверием отнесся к сказанному.

– Понял. Доставим.

Поддерживая один другого, они миновали сторожку. Собака, сидевшая в будке, вначале дернулась, но потом решила не связываться с пьяными. Цепь короткая, в случае чего далеко не убежишь. Сторож на прощанье помахал толстяку рукой, тот не первый раз выбирался из гаражного кооператива «на рогах».

– Счастливо добраться.

– Счастливо оставаться.

Мужчины сосредоточенно следили за тем, куда ставят ноги, будто шли не по твердому асфальту, а по качающейся палубе корабля, попавшего в шторм.

– Осторожно, – проговорил Иван.

– Что такое?

– Мне кажется, сейчас земля поднимется и даст мне по морде, – прыснул смехом Иван и присел на корточки.

– Живо поднимайся! Не спи, замерзнешь. В нашем деле нельзя останавливаться… – твердил толстяк.

Никто из выпивших мужчин не обратил внимания на старую «Волгу», прижавшуюся к забору. Прикорнувший за ее рулем мужчина вскинул голову и тут же выругался:

– Вдвоем…

Он раздумывал недолго, взгляд его еще был прикован к сидевшему на корточках Малышеву, отмахивавшемуся от назойливого провожатого, а пальцы уже вдавливали кнопки мобильника.

– Петрович, – прохрипел он в трубку, – наш клиент не один появился. Их двое. Оба в стельку пьяные. Что делать?

– Погоди.

В наушнике трубки послышались шаги, на том конце линии Петрович хлопнул дверью, вскоре прозвучал еле различимый голос.

– Миир, их двое. Оба пьяные.

Мужчина, сидевший в машине, ответа не услышал. Буквально через секунду трубка взорвалась зычным голосом Петровича.

– Василий, веди его до последнего. Следи, на кого он выйдет. Когда останется один, действуй.

– Понял.

Мужчина дождался, пока пьяные доберутся до поворота, и только тогда запустил двигатель. Он вел слежку профессионально, без скидок на то, что преследуемые одурманены алкоголем. Иван с толстяком брели вдоль бесконечного забора, на улице, с двух сторон обставленной промышленными зданиями, здесь нечего было и мечтать словить такси.

– Держись.

– Держусь.

Мужчины все-таки успели проспаться, свежий воздух делал свое дело, и когда они оказались на улице с жилыми домами, с дребезжащим трамваем, то вполне сносно держались на ногах. Теперь Малышев был трезвее своего спутника, но, как каждый пьяный, владелец подземного бункера признавать этого не хотел. Он упрямо твердил:

– Я тебя довезу.

Добитое, с изъеденными ржавчиной бортами, такси подрулило к тротуару.

– Мужики, вам куда?

– Куда скажу, туда и повезешь, – у трезвеющего толстяка прорезались агрессивные нотки.

– Ясное дело, повезу, если заплатите. Деньги сначала покажи.

Толстяк обиженно надул губы, запустил руку в карман брюк и извлек ком бумажных денег.

– Хватит?

Выловив взглядом несколько сотенных бумажек, таксист убедился в платежеспособности пассажиров и распахнул заднюю дверцу.

– Прошу.

– На Тверскую…

– Живешь там? Круто… – заметил водитель.

– Какое, на хрен, живу. Друга везу.

– А… – протянул водитель.

Пока ехали, Малышев окончательно протрезвел, его мучила изжога, болела голова. Толстяк, с которым он пил то ли день, то ли два, вызывал прямо-таки патологическое раздражение, хотелось как можно скорее остаться одному.

– Только побыстрее, – предупредил таксист, подруливая к тротуару, – здесь стоять нельзя.

– Командир, не звезди, я дальше поеду, – толстяк вышел из машины и крепко обнял Малышева, – пока, сосед.

Иван, как мог, уклонился от повторных объятий, нырнул под перила уличного ограждения. Только теперь он решился проверить бумажник. И, к собственному удивлению, обнаружил, что все деньги на месте.

«Значит, пили не за мои. Конечно. Я даже подняться не мог. Правду говорят, когда плохо, нельзя пить крепкие напитки – только сухое вино или пиво».

«Волга», следовавшая за такси от самых гаражей, остановилась у бордюра возле самого перекрестка. Мужчина, сидевший за рулем, не спускал с Малышева глаз, мобильник держал наготове. Лейтенант дорожно-постовой службы ждал около минуты, пораженный подобной наглостью при парковке. А поскольку «Волга» продолжала стоять, направился к ней, поигрывая полосатым жезлом так, словно собирался огреть им нарушителя по голове.

– Ваши документы, – лениво козырнул лейтенант и скороговоркой пробубнил свои звание и фамилию.

Мужчина молниеносно огляделся по сторонам, а затем, прикрыв от посторонних глаз ладонь, показал удостоверение ФСБ и проговорил магическую фразу:

– Я при исполнении.

– Понятно, – безо всякого пиетета к грозной конторе отозвался лейтенант, – когда освободится место для парковки, вы уж отсюда, будьте любезны, переберитесь.

«Будьте любезны» прозвучало как ругательство, мол, стоишь тут, нарушаешь, а службой прикрываешься.

Малышев замер перед вывеской бара «Лотос» и раздумывал: в нужном ли месте и в подходящее ли время он оказался. Возможно, будь Иван абсолютно трезв, он постоял бы, попереживал и пошел бы домой. Мертвым помочь невозможно, но похмелье опасно тем, что обостряет комплекс вины.

Мелодично звякнул колокольчик на двери бара. Этот звук потонул в гуле голосов. Только сейчас Иван понял, что день клонится к вечеру, посетителей хватало. Он осмотрелся, пытаясь понять, к кому тут лучше обратиться. За стойкой священнодействовал бармен – наливал вино в бокалы из высоко поднятой бутылки. Струйка темно-красной жидкости, прочертив в пространстве изящную параболу, точно попадала куда надо. Ни капли не проливалось на стойку.

– Кофе, и покрепче, – Малышев взгромоздился на одноногий табурет напротив бармена, тот с пониманием посмотрел в глаза посетителю, измученному похмельем, – и бокал светлого пива.

Иван глотал ледяное пиво, прислушиваясь к организму. Каждый глоток отзывался облегчением. Понемногу отпускала боль в висках, дыхание сделалось глубже, ровнее, пальцы уже не казались деревянными. Из неприятных ощущений сохранился лишь привкус водки во рту. Он не исчез и когда