Нам сказали, что монахов сорок три — много меньше, чем в одном только нашем капитуле. Четверо пришли поужинать с нами. Мы не поняли, это какие-то местные иерархи или просто остальным тридцати девяти неинтересно на нас смотреть. Все четверо были старые, седобородые, и все хотели видеть фраа Джада. Базско-ортодоксальный орт примерно на семьдесят процентов совпадал с нашим.
Казалось бы, мы с Лио после нашего разговора должны сесть рядом с фраа Джадом, но мы, соблюдая конспирацию, словно тайные агенты в спиле, сели как можно дальше. Арсибальт и несколько столетников чуть не опоздали на ужин: они проводили кальк. Вид у Арсибальта был совершенно очумелый: он только что увидел табулу с чертежом на корабле Двоюродных и теперь умирал от желания поговорить. Сейчас, войдя в столовую, он должен был выбрать: сесть со мною и с Лио или с фраа Джадом и базскими монахами. Мне даже стало его жалко. Ферман Беллер тоже приметил неуверенность Арсибальта, встал и поманил его к себе. Арсибальту неловко было отклонить приглашение, и он сел рядом с Ферманом.
Умственной пищей мы обязаны мыслителям, начиная с Кноуса, телесной — общему труду согласно канону, данному нам Картазией, поэтому, прежде чем приступить к еде, возносим краткую благодарность светительнице. У богопоклонников застольные ритуалы иные. Базская ортодоксия — постаграрная религия, и буквальные жертвоприношения в ней заменены символическими. Монахи начали трапезу с такого символического жертвоприношения, потом вознесли хвалу Богу и закончили просьбой о ниспослании им различных благ. Руководитель летнего центра машинально забубнил привычные слова, но тут же занервничал, видя, что инаки не склонили голову и смотрят на него с любопытством. Вряд ли он смутился, что мы не разделяем его веру — к такому священники наверняка привыкли. Скорее он переживал, что поступил невежливо, поэтому, закончив молитву, попросил и нас совершить то, что принято в нашем матике. По уже упомянутой причине нам недоставало сопрано и альтов, но теноров, баритонов и басов хватило, чтобы исполнить очень древний и простой гимн Картазии. Фраа Джад тянул самые низкие басовые ноты, и, клянусь, от его голоса звенело серебро на столе.
Монахам очень понравился гимн, и, когда мы закончили, они встали и тоже спели какую-то древнюю молитву. Она наверняка возникла в первые века монашества, сразу после падения База, потому что староортский ничем не отличался от нашего, а мелодия явно была написана до того, как монастырская и матическая музыка разошлись. Если не слишком вслушиваться в слова, можно было подумать, что это один из наших гимнов.
Разговор — в резком контрасте с событиями последних суток — шёл о пустяках, поскольку мы должны были говорить по-флукски и не упоминать при хозяевах о космическом корабле. Сначала я тихо злился, потом заскучал, а под конец и вовсе стал клевать носом. Корд и Роск говорили между собой. Они были нерелигиозны, и я видел, что им тут не по себе. Молодая сотрудница центра всячески старалась их разговорить — по большей части безуспешно. Самманн с головой ушёл в свою жужулу, которую как-то сумел подключить к коммуникационному центру лагеря. Барб нашёл лагерные правила и теперь учил их наизусть. Трое столетников сидели кучкой и говорили между собой: они не знали флукского, а вниманием базских монахов полностью завладел фраа Джад. Я заметил, что Арсибальт и Ферман о чём-то увлечённо беседуют, а Корд и Роск придвинулись к ним поближе, поэтому встал и подошёл послушать. Видимо, Ферман продолжал думать о булкианцах и хотел узнать больше. Арсибальт, в отсутствие других развлечений, начал кальк под названием «Муха, летучая мышь и червяк». Его всегда приводят фидам, когда объясняют им булкианскую теорию пространства и времени.
— Вот на столе муха, — сказал Арсибальт. — Нет, не прогоняй её. Просто посмотри. Обрати внимание на размер глаз.
Беллер быстро глянул на муху и вновь перевёл взгляд на свою тарелку.
— Да, полтела — одни глаза.
— На самом деле это тысячи отдельных глаз. Кажется, что такое не должно работать. — Арсибальт отвёл руку за голову и замахал, едва не угодив мне по физиономии. — Однако, когда моя рука там, далеко, муха не взлетает — она знает, что угрозы нет. Но если я подведу руку ближе…
Он так и сделал. Муха взлетела.
— …что-то в её микроскопическом мозгу принимает сигналы от тысяч единичных примитивных глаз и выстраивает правильную картину не только пространства, но и пространства-времени. Муха знает, где моя рука, знает, что если моя рука будет двигаться так и дальше, то прихлопнет её, и, значит, лучше изменить положение.
— Ты думаешь, у Двоюродных такие же глаза? — спросил Беллер.
Арсибальт попробовал новый заход.
— А может, они больше похожи на летучих мышей. Летучая мышь определила бы положение моей руки, слушая эхо.
Беллер пожал плечами.
— Ладно. Может, Двоюродные пищат на ультразвуке, как летучие мыши.
— С другой стороны, когда я прихлопываю муху, стол дрожит. Даже слепое и глухое существо — например, червяк — способно ощутить эти вибрации.
— К чему ты клонишь? — спросил Беллер.
— Давай поставим мысленный эксперимент, — сказал Арсибальт. — Представь себе Протесову муху. Я имею в виду чистую, идеальную муху.
— Это как?
— Одни глаза. Никаких других органов чувств.
— Ладно. Представил, — улыбнулся Беллер.
— Теперь Протесову летучую мышь.
— Одни уши?
— Да. Теперь Протесова червяка.
— Одно осязание?
— Да. Ни глаз, ни ушей, ни носа — только кожа.
— И так для каждого из пяти чувств?
— Это уже будет нудно, так что ограничимся тремя, — сказал Арсибальт. — Мы помещаем муху, летучую мышь и червя в комнату, где находится один предмет — например, свеча. Муха видит свет. Летучая мышь издаёт писк и слышит, как звук отражается от свечи. Червь чувствует тепло; он может подползти к свече и на ощупь определить её форму.
— Похоже на старую басню о шести слепцах и…
— Нет! — сказал Арсибальт. — Здесь смысл противоположный. Почти противоположный. У шести слепцов один и тот же сенсорный инструментарий…
Беллер понял свою ошибку и кивнул.
— Да, а у мухи, летучей мыши и червяка — разные.
— И шестеро слепцов расходятся касательно того, что они ощупывают…
— А муха, летучая мышь и червяк между собой согласны? — Беллер поднял бровь.
— Ты сомневаешься. И правильно. Но они ведь воспринимают один предмет?
— Конечно, — сказал Беллер. — Но я не понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что они между собой согласны.
— Вопрос чрезвычайно интересный, рассмотрим его подробнее. Давай немного изменим правила, — сказал Арсибальт, — чтобы ставки были выше и чтобы мухе, летучей мыши и червяку
— Ловушка? — хмыкнул Беллер.
Арсибальт сделал важное лицо.
— И в чём смысл? — спросил Беллер.
— Появилась угроза. Они должны понять, что это ловушка, чтоб в неё не попасться.
— Почему не рука, которая собирается их прихлопнуть?
— Я об этом думал, — признал Арсибальт. — Но мы должны помнить о бедном червяке, который воспринимает всё куда медленнее, чем муха или летучая мышь.
— Хорошо, — сказал Беллер. — Думаю, они все рано или поздно попадутся в ловушку.
— Они очень умные, — вставил Арсибальт.
— И всё равно…
