мили в диаметре, расположенных вокруг центральной оси, вращение которой создаёт искусственную силу тяжести.
— Об этом я и спрашивал. Какая она, община из десяти тысяч латерранцев?
— Сейчас расколота между Основанием и Опорой.
Опорой звалась оппозиция, возглавляемая уроженцами Фтоса.
— А в обычное время?
— До того, как мы сюда попали и противостояние Опоры и Основания усилилось, это походило на милый провинциальный городок с университетом или научно-исследовательской лабораторией. Каждый орб наполовину заполнен водой. На воде — плавучие дома. На них мы выращиваем пищу… ах, я вспомнил о пище!
— У каждого народа по четыре орба, как я понимаю?
— Официально — да, но есть и смешанные сообщества. Когда корабль движется без ускорения, мы можем открывать двери в соседние орбы и свободно ходить из одного в другой. В одном из латерранских орбов расположена школа…
— У вас есть дети?
— Конечно, у нас есть дети! И мы очень, очень о них заботимся. Образование для нас — всё.
— Хотел бы я, чтобы так же было на Арбе! Я имею в виду экстрамурос.
Жюль задумался и пожал плечами.
— Пойми, я описываю не утопию. Мы учим детей не только из уважения к высоким идеалам. Мы хотим, чтобы они выжили и путешествие «Дабан Урнуда» продолжилось. И есть конкуренция между детьми Урнуда, Тро, Латерр и Фтоса за места в командных структурах.
— Распространяется ли она на лингвистику? — спросил я.
— Да, конечно. Я — стратегическое достояние! Резондетр командования — новые космосы и новые Пришествия. А во время Пришествий лингвисты незаменимы.
— Разумеется, — сказал я. — Значит, в вашем милом городке с десятитысячным населением люди могут жениться, или как там у вас это происходит…
— Мы женимся, — подтвердил Жюль. — По крайней мере достаточно людей женится и заводит детей, чтобы поддерживать численность в десять тысяч.
— А ты? — спросил я. — Ты женат?
— Был, — ответил Жюль.
Значит, разводы у них тоже есть.
— Дети?
— Нет. Пока нет. И уже не будет.
— Мы доставим тебя домой, — пообещал я. — Может, ты ещё кого-нибудь встретишь.
— Такой уже не встречу. — Жюль криво улыбнулся и пожал плечами. — Когда мы с Лизой были вместе, я постоянно твердил что-нибудь в таком роде. Милые пустяки. «Ты такая одна на свете, любовь моя». — Он шмыгнул носом и отвёл глаза. — Нет, я не обманывал…
— Конечно.
— Но её последние часы так… так ярко… так отчётливо показали, что это правда. Другой такой действительно нет и не было. А в десятитысячном городке, навсегда отрезанном от корней в родном космосе… ну, я знаю их всех, Раз. Всех женщин моего возраста. И я скажу тебе: в том космосе, где мы с тобой сейчас, никто даже отдалённо не сравнится с моей Лизой.
По щекам его катились слёзы.
— Прости, — сказал я. — Мне очень стыдно. Я не знал, что твоя жена умерла.
— Умерла, — подтвердил Жюль. — Знаешь, я ведь видел снимки её тела… её лица… по всему конвоксу.
— Боже! — выдохнул я. У меня нет привычки употреблять это слово в качестве эмоционального восклицания, но сейчас мне ничего сильнее в голову не пришло. — Девушка в Орифенской капсуле…
— Была моя Лиза, — кивнул Жюль Верн Дюран. — Моя жена. Самманну я уже сказал.
И он разрыдался.
Мы с Жюлем сидели одни в темнеющей келье, не видя ничего, кроме смоделированного солнечного света, отражённого от смоделированного Арба и смоделированной луны. Смоделированные люди в скафандрах безмолвно проплывали вокруг. Жюль закрыл лицо руками и плакал.
Я вспомнил разговор в мессалоне, что даже если биологическое взаимодействие между нами и Геометрами невозможно, остаётся простой физический контакт. Я подошёл, обнял латерранца за плечи и стоял так, пока он не перестал плакать.
— Он мне сказал.
Самманн сразу понял, о ком я говорю, отвёл глаза и покачал головой.
— Как он?
— Лучше… он сказал одну хорошую вещь.
— Какую?
— Я прикасался к Ороло. Ороло прикасался к Лизе… отдал за неё жизнь. Когда я коснулся Жюля…
— Круг замкнулся.
— Да. Я рассказал ему, как мы готовили тело к отправке в Тредегар… с каким уважением. Кажется, ему было приятно это слышать.
— Он рассказал мне в воздухолёте. Просил никому больше не говорить.
— А у тебя кто-нибудь есть, Самманн? — спросил я. За всё время знакомства мы ни разу не затронули эту тему.
Он хмыкнул и мотнул головой.
— Чтобы
Я чувствовал, что ему неловко — слишком очевиден был контраст с инаками.
— Ладно, на ту же тему, — сказал я. — Не поможешь мне замкнуть ещё один круг?
Он пожал плечами.
— С удовольствием. Что надо сделать?
— Третьего дня ты отправил сообщение для Алы. Перед самым взлётом. Я немножко… стеснялся.
— Потому что его прочтут посторонние. Да, я обратил внимание.
— Можешь отправить ещё одно?
— Конечно. Но его тоже прочтут.
Я смущённо хохотнул.
— С учётом всех обстоятельств это терпимо.
— Ладно. Так что ты хочешь передать Але?
— Что четвёртую жизнь, если она у меня будет, я хотел бы провести с ней.
— Ба! — Глаза у Самманна заблестели, как будто я влепил ему пощёчину. — Давай наберу, пока ты не передумал.
— Теперь у нас путь только вперёд, — сказал я. — Никаких передумываний.
Гвоздануть (воен., жарг.), нанести удар по цели, расположенной, как правило, на поверхности планеты, сбросив на неё с орбиты стержень из плотного материала. Этот стержень, «гвоздь», не содержит движущихся частей или взрывчатых материалов; его разрушительное действие обусловлено исключительно очень высокой скоростью.
Всю дорогу к орбите я был уверен, что ракета сломалась, а то, что со мной происходит, и есть смерть. У конструкторов не хватило времени и средств на всякие роскошества вроде иллюминаторов или хотя бы спиль-передачи. Имелся только обтекатель — тонкий внешний чехол. У него было три функции: защищать
