— Возник термин «постматический», — сказал Лио. — Говорят о Втором Пробуждении.

— И кто в этом… движении?

— Довольно много сервентов, — сказал Лио. — Прептов меньше, если ты понимаешь, о чём я.

— Из каких орденов? Из каких матиков?

— Ну… надеюсь, тебе поможет, если я скажу, что инаки Звонкой долины считают Всеобщий уничтожитель подлым оружием.

— И где встречается твой лукуб? Я так понимаю, что он большой?

— Это много лукубов. Сеть ячеек. Мы поддерживаем контакт.

— А что делаешь ты, Лио?

— Стою у стенки с каменной мордой. Слушаю.

— Кого слушаешь?

— Есть психи, — сказал он. — Нет, не психи, но слишком рациональные люди, если ты меня понимаешь. Без представлений о тактике и осмотрительности.

— И что они говорят?

— Что пора умным людям занять место у руля. Забрать власть у таких, как небесный эмиссар.

— Так можно и до Четвёртого разорения договориться! — воскликнул я.

— Они говорят: «Отлично. Пусть. Геометры нам помогут».

— Ужасно глупо, — сказал я.

— Поэтому-то я слушаю, что они говорят, и сообщаю в свою лукубную группу, которая по сравнению с ними выглядит вполне разумной.

— С какой стати Геометры станут нас защищать?

— Как ни грустно, так думают самые рьяные гэтээмщики. Они видели теорему Адрахонеса на фототипии Ороло и верят, что Геометры — наши братья. Высадка в Орифене ещё больше убедила их в собственной правоте.

— Лио, есть вопрос.

— Давай.

— У меня нулевой контакт с Алой. Джезри думает, будто дело в том, что она хочет разобраться в своих отношениях. Но на неё это не похоже. Она знает про твою группу?

— Она её создала, — ответил Лио.

Тарелка фраа Пафлагона была пуста. Лодогир даже не взял вилку. Голод наконец произвёл то действие, которого не могли добиться покашливания, взгляды, раздражённые вздохи и демонстративный уход сервентов: Лодогир умолк, взял бокал и смочил вином перетруженные голосовые связки.

Пафлагон был неестественно спокоен — почти весел.

— Всякий взявшийся изучать запись того, что мы сейчас услышали, увидел бы превосходный и довольно длинный каталог всех риторических уловок, когда-либо придуманных сфениками. Мы слышали призывы к массовому сознанию: «Никто больше не верит в ГТМ», «Все считают, что протесизм — бред». Мы слышали ссылки на авторитеты: «…отвергнуто в двадцать девятом веке самим светителем Таким-то». Попытки сыграть на нашей личной незащищённости: «Как человек в здравом уме может принимать такое всерьёз?» И множество других приёмов, названия которых я позабыл, потому что изучал сфенизм очень давно. Так что для начала я должен выразить восхищение риторическим мастерством, которое дало нам возможность насладиться прекрасной трапезой и поберечь дыхание. Однако я пренебрегу своими обязанностями, если не отмечу, что фраа Лодогир не представил ещё ни одного стоящего аргумента против того, что существует Гилеин теорический мир, что он населён математическими сущностями — кноонами, как мы их называем, внепространственными и вневременными по природе, и что наше сознание способно получать к ним доступ.

— Я и не мог бы! — воскликнул Лодогир. В последние мгновения он очень быстро работал челюстями, чтобы проглотить хоть что-нибудь. — Вы, протесисты, всегда поворачиваете дискуссию так, чтобы исключить рациональное обсуждение. Я не могу доказать вашу неправоту точно так же, как не могу доказать небытие Божье!

У Пафлагона были свои бойцовские приёмы: он просто оставил реплику Лодогира без внимания.

— Недели две назад, на пленарии, вы и некоторые другие проциане предположили, что чертёж Адрахонесовой теоремы на корабле Геометров — подделка, вставленная в табулу светителя Ороло самим Ороло либо кем-то в Эдхаре. Берёте ли вы назад своё обвинение?

И Пафлагон глянул через плечо на фототипии корабля Геометров, сделанные в поразительно высоком разрешении вчера ночью самым большим оптическим телескопом Арба. На них был явственно виден чертёж. Такие же фототипии висели по стенам мессалона. Ещё стопка лежала на столе.

— Нет ничего дурного в том, чтобы выдвинуть рабочую гипотезу, — возразил Лодогир. — Ясно, что эта конкретная гипотеза оказалась неверной.

— Я думала, он просто скажет: «Да, я беру назад свои обвинения», — заметила Трис в кухне. Я вернулся туда якобы заниматься своими обязанностями, а на самом деле — чтобы ещё раз порыться в грудах фототипий. Все на конвоксе разглядывали их с утра, но нам пока нисколько не надоело.

— Очень удачно, что гамбит сработал, — задумчиво произнёс Эмман, разглядывая зернистый увеличенный снимок амортизатора.

— Ты про то, что нас не разгвоздили? — спросил Барб. Искренне.

— Нет, что мы получили снимки, — ответил Эмман. — Получили их, сделав что-то умное здесь.

— Ты хочешь сказать, что это удачно политически? — неуверенно спросила Карвалла.

— Да! Да! — воскликнул Эмман. — Конвокс — дорогостоящее мероприятие! Власти довольны, что он дал ощутимые результаты.

— Почему дорогостоящее? — удивилась Трис. — Мы сами выращиваем свою еду.

Эмман наконец оторвал взгляд от снимка. Он смотрел на Трис, пытаясь понять, неужто она и впрямь говорит всерьёз.

Из репродуктора доносился голос фраа Пафлагона:

— …теорема Адрахонеса верна здесь. Она, очевидно, верна в четырёх космосах, из которых прибыли Геометры. Если бы их корабль оказался в космосе, таком же, как наш, но лишённом разумной жизни, была бы она верна там?

— Нет, пока не прибыли бы Геометры и не сказали, что она верна.

В кухне я поспешил вмешаться, пока Эмман не брякнул что-нибудь такое, за что ему придётся просить извинений.

— Наверняка таким, как Эмман и Игнета Фораль, дорого за ним следить, — заметил я.

— И это тоже, — сказал Эмман, — но дело в другом: матический мир тратит огромные силы. Тысячи инаков трудятся день и ночь. Миряне не любят, когда усилия расходуются впустую. Особенно миряне, что-нибудь смыслящие в менеджменте.

Менеджмент — флукское слово. На лицах остальных сервентов отразилось недоумение. Я перевёл:

— Из-за того, что бонзы знают, как работает чизбургный ларёк, они думают, будто знают, как должен работать конвокс. Они нервничают, когда много людей трудятся, не давая ощутимого результата.