Одна из его артерий лопается.
Данная цепь событий не имеет места.
Он выбирает правую папку. Эта папка несколько толще левой и тем привлекает его внимание. В ней содержится подробный отчёт палеонтологической экспедиции Королевского общества на тихоокеанское побережье Западной Канады. Радуясь пробуждению ностальгии по собственным экспедиционным дням, он внимательно изучает отчёт.
Труд современных учёных разительно отличается от того, что знакомо Мэллори по собственному его прошлому. Британские учёные прилетели на материк из процветающей столицы Виктория, а затем покинули роскошную базу, расположенную в прибрежном посёлке Ванкувер[129], и отправились на автомобилях в горы. Их руководитель – если стоит величать его таким титулом – юный выпускник Кембриджа по фамилии Моррис, запомнившийся Мэллори как курчавый странноватый парень, имевший пристрастие к бархатным пелеринам и загогулистым модернистским шляпам.
Изучались кембрийские отложения, тёмный сланец почти литографического качества. Судя по всему, они буквально кишат разнообразными органическими остатками, расплющенными до бумажной толщины представителями древней беспозвоночной фауны. Мэллори, специалист по позвоночным, начинает терять интерес; он считает, что повидал за свою жизнь больше трилобитов, чем следовало бы, и, вообще, ему всегда было трудно пробудить в себе энтузиазм по поводу чего-либо, меньшего двух дюймов в длину. Что ещё хуже, совершенно ненаучный стиль отчёта грешит разнузданным, радикальным энтузиазмом.
Он переходит к снимкам.
На первом – существо с пятью глазами. Вместо рта у него – длинное, обильно уснащённое когтями рыло.
Далее – безногая, студенистая, похожая на ската тварь с внушительными для своих размеров клыками; клыки эти окаймляют круглый, смыкающийся, как диафрагма, рот.
Тварь с четырнадцатью острыми шипами – это у неё такие конечности. Тварь без головы, глаз и желудка, обладающая, однако, семью крохотными ртами, каждый – на конце гибкого щупальца.
Они не имеют ничего общего ни с одним из известных существ из какого бы то ни было известного периода[130].
Мэллори поражён, к его голове приливает кровь. Водоворот возможных истолкований и выводов выстраивается в систему, восходит к странному, божественному сиянию, к восторженному прорыву в высшее понимание – всё ярче, всё яснее, всё ближе…
Его голова ударяется о стол, тело заваливается вперёд. Он падает с кресла и лежит на спине, не чувствуя своего тела. Он парит, объятый светом чуда, светом знания – знания, вечно двигающегося к дальним пределам реальности, знания, которое умирает, чтобы родиться.
Итерация пятая
Всевидящее око
Полдень на Хорсферри-роуд, 12 ноября 1855 года. Изображение получено Э. Дж. С. Халлкупом из Отдела криминальной антропометрии.
Фотоаппарат «Эксцельсиор», произведённый фирмой Толбота[131] , зафиксировал одиннадцать человек, спускающихся по широким ступеням Центрального статистического бюро. Триангуляция показывает, что вооружённый телеобъективом Халлкуп находился на крыше одного из издательств, расположенных по Холиуэлл-стрит.
Впереди идёт Лоренс Олифант. Его взгляд из-под чёрных полей цилиндра спокоен и ироничен.
Высокие матовые цилиндры создают мотив многократно повторяющихся вертикалей, обычный для фотоснимков того периода.
Как и все остальные, Олифант одет в тёмный сюртук и узкие брюки чуть более светлого оттенка. Его горло обмотано тёмным шёлковым шарфом. Общее впечатление – личность солидная и достойная, хотя что-то в осанке мистера Олифанта наводит на мысль о небрежной походке спортсмена.
Остальные люди – адвокаты, сотрудники Бюро и высокопоставленный представитель заводов «Колгейт».
На заднем плане над Хорсферри-роуд висят медные, в чёрной защитной обмазке телеграфные провода.
Увеличение показывает, что блеклые кляксы, усеивающие провода, – голуби.
Несмотря на то что день не по сезону ясен, Олифант, частый посетитель Бюро, раскрывает зонтик.
Цилиндр представителя «Колгейт» украшен продолговатой запятой белого голубиного помёта.
Олифант сидел в маленькой приёмной чуть поодаль от застеклённой двери, ведущей в кабинет врача. Яркие цветные плакаты, густо развешанные по тускло-жёлтым стенам, со всеми подробностями показывали, что могут сделать болезни с человеком. Книжный шкаф ломился от затрёпанных медицинских фолиантов. Резные деревянные скамьи попали сюда не иначе, как из какой-то разорённой церкви, посередине пола лежал линялый шерстяной половик.
Взгляд Олифанта рассеянно скользнул по красного дерева футляру для медицинских инструментов и огромному свёртку корпии, также имевшим своё место в книжном шкафу.
Кто-то окликнул его по фамилии.
За стеклянной дверью кабинета мелькнуло лицо. Мёртвенно бледное, выпирающий лоб облеплен прядями влажных тёмных волос.
– Коллинз, – пробормотал Олифант. – Капитан Свинг.
И другие лица, легион лиц – лица исчезнувших, чьи имена стёрты и забыты.
– Мистер Олифант?
Доктор Макнил стоял на пороге распахнутой двери и смотрел прямо на него. Чуть смущённый Олифант встал и машинально оправил сюртук.
– Вы вполне здоровы, мистер Олифант? Секунду назад у вас было совершенно необычное выражение лица.
Макнил был сухощав, имел аккуратно подстриженную бородку, тёмно-каштановые волосы и светло- серые, почти бесцветные глаза.
– Спасибо, я здоров. А как вы себя чувствуете, доктор Макнил?
– Прекрасно, благодарю вас. После недавних событий начали появляться интересные симптомы, мистер Олифант. У меня сейчас лечится один джентльмен, который сидел наверху паробуса, шедшего по Риджент-стрит как раз тогда, когда прямо в бок этому экипажу врезался другой паровой экипаж, мчавшийся со скоростью около двадцати миль в час!
– Правда? Подумать только…
К ужасу Олифанта доктор с видимым удовлетворением потёр белые, с длинными изящными пальцами руки.
– Никаких
Макнил провёл Олифанта в дверь и далее в обшитый деревом кабинет, всю обстановку которого составляли зловещие электромагнетические устройства. Олифант повесил сюртук и жилет на красного дерева вешалку; оставшись в крахмальной манишке и подтяжках, он чувствовал себя до крайности нелепо.
– А как ваши… «приступы», мистер Олифант?
– Благодарю, с последнего сеанса – ни одного. (А правда ли это? Трудно сказать…)
