– Кто это был, Мик? – поинтересовалась Сибил. Мик вернулся к жаркому и теперь поливал его мятным соусом из оловянного соусника.

– Актёр на выходных ролях, – сказал Мик. – Он будет подыгрывать тебе в «Гаррике» во время речи Хьюстона.

– Подыгрывать? Мне? – изумилась Сибил.

– Не забывай, что ты начинающая авантюристка. Со временем тебе придётся играть самые разные роли. Политическая речь всегда выигрывает, если её немного оживить.

– Оживить?

– Не бери в голову. – Он утратил всякий интерес к баранине и отодвинул тарелку. – Для репетиций времени хватит и завтра. Я хочу кое-что тебе показать.

Мик встал от стола, подошёл к двери и тщательно закрыл её на засов. Вернувшись, он поднял с полу парусиновый саквояж и водрузил его на чистую, пусть и многажды штопанную скатерть с характерным узором ромбиками.

Сибил давно уже поглядывала на этот саквояж. И даже не потому, что Мик весь день таскал его с собой: сперва из «Гаррика» – к печатнику, где нужно было перепроверить рекламные листовки лекции Хьюстона, а потом сюда, в «Аргайл Румз»; нет, скорее потому, что это была такая дешёвка, совсем не похожая на все те модные штучки, которыми так он гордился. Зачем Денди Мику таскать с собой такую сумку, когда он может себе позволить что-нибудь роскошное от «Аарона», с никелированными застёжками, из шёлка в «клетку Ады»? И она знала, что в чёрной сумке уже не лежит материал для лекции, те колоды Мик аккуратно завернул в «Таймс» и спрятал за сценическим зеркалом.

Мик расстегнул дрянные жестяные замки, открыл сумку и осторожно вынул длинный узкий ящичек из полированного розового дерева с начищенными латунными уголками. В первый момент Сибил подумала, не подзорная ли там труба – она видела похожие футляры на Оксфорд-стрит в витрине одной оптической фирмы. Мик буквально дрожал над этим ящичком, и выглядело это довольно забавно – сейчас он был похож на католика, которого призвали перезахоронить папский прах. Охваченная внезапным порывом детского любопытства, она напрочь забыла и человека по имени Корни и странные слова Мика о том, что ей предстоит играть на пару с этим человеком в «Гаррике». Мик со своим таинственным ящиком удивительно напоминал фокусника, Сибил ничуть бы не удивилась, если бы он оттянул манжеты: смотрите, ничего тут нет, и тут тоже ничего.

Мик откинул крошечные медные крючки, а затем сделал театральную паузу.

Сибил затаила дыхание. А может, это подарок? Какой-нибудь знак её нового положения? Дабы тайно отметить её как начинающую авантюристку?

Мик поднял крышку розового дерева с острыми латунными уголками.

Ящик был полон игральных карт. Набит ими от и до – не меньше двадцати колод. У Сибил упало сердце.

– Такого ты ещё не видела, – сказал он. – Это уж точно.

Мик выдернул крайнюю справа карту и показал её Сибил. Нет, это не игральная карта, хотя почти такого же размера. Материал какой-то странный: и не бумага, и не стекло, но молочно-белый, блестящий и очень тонкий. Мик легонько надавил на уголки большим и указательным пальцами. Карта легко согнулась, но как только он её выпустил, упруго распрямилась.

Затем Сибил заметила на карте дырочки, три-четыре десятка частых, словно на швейной машинке пробитых, строчек; дырочки были круглые, аккуратные, как в хорошей перламутровой пуговице. Три угла карты были слегка закруглены, а четвёртый – срезан. Возле него кто-то написал бледными фиолетовыми чернилами: «#2».

– Камфорированная целлюлоза, – объяснил Мик. – Страшная штука, если ненароком поджечь, однако для «Наполеона», для самых сложных его операций, не годится ничто другое.

Наполеона? Сибил ничего не понимала.

– Это что-то вроде кинокарты?

Мик просиял от радости. Похоже, она попала в точку.

– Ординатёр[26] «Гран-Наполеон», мощнейшая машина Французской академии, неужели ты о нём ничего не слышала? Полицейские вычислительные машины Лондона рядом с ним просто игрушки.

Зная, что это доставит Мику удовольствие, Сибил сделала вид, что внимательно рассматривает его сокровище. Ну и что, ящик себе и ящик, деревянный, очень хорошей работы, с подкладкой из зелёного сукна, каким покрывают бильярдные столы. Скользких молочно-белых карточек было очень много, сотни и сотни.

– Так ты бы рассказал мне, для чего это всё. Мик весело рассмеялся и чмокнул её в губы.

– Всему своё время. – Он выпрямился, вернул карточку на место, опустил крышку и защёлкнул крючки. – У каждого братства есть свои тайны. Но если догадки Денди Мика верны, никто в точности не знает, что будет, если прогнать эту колоду. Что-то там выяснится, подтвердится некая совокупность математических гипотез. Дело тёмное. А главное – имя Майкла Рэдли воссияет на небесах клакёрского братства. – Он подмигнул. – У французских клакёров есть собственное братство, «Сыны Вокансона»[27]. Жаккардинское общество[28], так они себя называют. Ну, нам есть что им показать, лягушатникам этим.

Мик был словно пьяный, хотя Сибил прекрасно знала, что он почти не пил, всего две бутылки эля. Нет, скорее ему кружила голову мысль об этих карточках, чем бы они там ни были.

– Эта шкатулка и её содержимое стоят очень дорого, Сибил. – Он снова сел и принялся рыться в своём саквояже. Одно за другим на стол легли свёрнутый лист плотной обёрточной бумаги, обычные канцелярские ножницы и моток крепкой зелёной бечёвки. Продолжая говорить, Мик расправил бумагу и стал заворачивать в неё шкатулку. – Очень дорого. Путешествовать с генералом далеко не безопасно. После лекции мы отправляемся в Париж, но сперва, завтра утром, ты отнесёшь это на Грейт-Портленд-стрит, на Центральный почтамт. – Теперь Мик перевязывал пакет бечёвкой. – Отрежь-ка её, да, вот тут. – Сибил щёлкнула ножницами. – А теперь придержи пальцем. – Он затянул крепкий безукоризненный узел. – Отправишь эту посылку в Париж. Пост-рестант[29]. Знаешь, что это такое?

– Это значит, что её будут хранить до прихода адресата.

Мик кивнул, вынул из одного кармана брюк палочку сургуча, а из другого – многоразовую спичку. Для разнообразия спичка зажглась с первого раза.

– Да, она будет ждать нас в Париже. Полная безопасность.

В маслянистом пламени сургуч расплавился и потемнел. Алые капли заляпали зелёный узел и коричневую бумагу. Мик кинул ножницы и моток бечёвки назад в саквояж, спрятал в карман сургуч и спичку, вынул самопишущее перо и стал заполнять адрес.

– Мик, но почему ты так дорожишь этой штукой, если понятия не имеешь, зачем она и к чему?

– Ну, этого-то я как раз и не говорил. Кой-какие мысли, конечно, имеются. У Денди Мика всегда есть мысли. У меня хватило ума, чтобы взять с собой оригинал в Манчестер, когда я ездил туда по делам генерала. У меня хватило ума выкачать из самых опытных клакёров их новейшие методы сжатия и хватило генеральских денег, чтобы заказать результат на такой же целлюлозе.

Для Сибил всё это был тёмный лес.

В дверь постучали. Неприятного вида мальчишка-половой, стриженный под машинку и беспрестанно шмыгающий носом, вкатил сервировочный столик, чтобы собрать грязную посуду. Он тянул сколько мог, в надежде на чаевые, но не тут-то было: Мик сидел, холодно уставившись в пространство, и время от времени довольно скалил зубы.

Мальчишка звучно втянул сопли и удалился. Через некоторое время послышался стук трости в дверь. Прибыл второй из дружков Мика.

Это был коренастый, поразительно уродливый человек с глазами навыкат и плохо выбритым подбородком, его низкий покатый лоб окаймляла набриолиненная пародия на столь любимые премьер- министром кудряшки. Одет был незнакомец с иголочки, в новый, прекрасного покроя вечерний костюм, который дополняли накидка, трость и цилиндр; широкий французский галстук был заколот модной жемчужной булавкой, на пальце масонский перстень. Лицо его и шею покрывал густой бронзовый