царапается, ни с чем не сравнимо. ВЕЛОСИПЕДНЫЙ ЗВОНОК «В НОВЫЙ ПУТЬ», уникальный голос; КАМЕННАЯ ВОДА ДОКТОРА БЕЙЛИ, лечит брайтову болезнь и подагрический артрит; КАРМАННАЯ ПАРОВАЯ МАШИНА «РИДЖЕНТ», предназначена для использования в домашних швейных машинках.

Последнее объявление привлекло внимание Сибил, но совсем не потому, что обещало крутить машинку с удвоенной скоростью всего за полпенни в час. Тут был рисунок маленького, изящного парового котла на парафине или газе. Чарльз Эгремонт приобрёл такую штуку для своей жены. Отработанный пар должен был отводиться в ближайшую форточку, для чего к котлу прилагался специальный резиновый шланг. Однако, по словам мистера Эгремонта, что-то там вышло не так и гостиная мадам превратилась в турецкую баню. Слушая печальную эту повесть, Сибил с трудом скрывала злорадство.

Когда с газетой было покончено, Сибил отправилась спать. Около полуночи её разбудил мощный ритмичный скрип кровати за стенкой.

В театре «Гаррик»[21] было темно, пыльно и холодно – и в оркестровой яме, и на балконах, и в зале, среди рядов потёртых кресел; но темнее всего было под сценой, там, куда только что спустился Мик Рэдли, вдобавок оттуда несло сыростью и извёсткой.

– Ты видела когда-нибудь кинотроп, а? – гулко донеслось снизу.

– Как-то раз, за кулисами, – ответила Сибил. – В Бетнел-Гринском мюзик-холле. Я знала парня, который его крутил. Тамошний клакёр.

– Дружок? – резко спросил Мик.

– Нет, – поспешила ответить Сибил. – Я там немного пела… Бросила, на этом не заработаешь.

Снизу донёсся резкий щелчок многоразовой спички, потом второй, и лишь с третьей попытки Мик зажёг огарок свечи.

– Спускайся, – скомандовал он, – нечего стоять там, как гусыня.

Подобрав юбки кринолина, Сибил стала осторожно спускаться по отсыревшим ступеням узкой крутой лесенки.

Мик, привстав на цыпочки, нащупывал что-то за высоким сценическим зеркалом – огромным листом амальгамированного стекла на подставке с колёсиками, потёртыми деревянными рукоятками и лоснящимися от смазки шестерёнками. Вытащив оттуда дешёвый саквояж из чёрного брезента, он осторожно опустил его на пол у своих ног и присел, чтобы расстегнуть хлипкие жестяные замки. На свет божий появилась пачка перфорированных карточек, обёрнутая полоской красной бумаги. В саквояже лежало несколько таких пачек и что-то ещё – Сибил заметила блеск полированного дерева.

Мик обращался с карточками очень бережно, словно с Библией.

– Проще простого, – сказал он. – Нужно только их замаскировать – написать на обёртке какую-нибудь глупость, например: «Лекция о вреде алкоголя. Части один, два, три». И ни одному дураку ни за что не придёт в голову их украсть или хотя бы загрузить и посмотреть, что же это такое. – Он провёл по краю пачки большим пальцем, и она резко затрещала, как новая игральная колода. – Я вложил сюда уйму денег, – продолжал Мик. – Несколько недель работы лучших киноумельцев Манчестера. Но смею заметить, разработка моя, целиком и полностью. Отлично вышло, девочка. В некотором роде даже художественно. Скоро сама увидишь.

Закрыв саквояж, Мик встал, осторожно опустил колоду в карман пальто, потом наклонился над каким-то ящиком и вытянул толстую стеклянную ампулу. Сдув с ампулы пыль, он сдавил её конец специальными щипцами; стекло раскололось с характерным хлопком откачанного, герметично запаянного сосуда. Мурлыча что-то себе под нос, Мик вытряхнул на ладонь белый цилиндрик прессованной извести и аккуратно вставил его в гнездо калильной лампы – большой тарелкообразной конструкции из закопчённого железа и блестящей лужёной жести. Затем повернул кран шланга, потянул носом, удовлетворённо кивнул, повернул второй кран и поднёс свечу; из горелки вырвался яростный ком голубоватого пламени.

Сибил, вскрикнув, зажмурилась, в глазах у неё поплыли синие точки. Мик иронически хмыкнул, его руки продолжали возиться с ровно шипящей горелкой.

– Вот так-то лучше, – сказал он через пару секунд, направив ослепительно яркий друммондов свет[22] на зеркало. – Теперь отрегулируем это трюмо, повернём его куда следует – и дело с концом.

Сибил, щурясь, огляделась по сторонам. Под сценой «Гаррика» было тесно, сыро и пахло крысами, ни дать ни взять грязный подвал, где подыхают собаки и нищие; под ногами – рваные, пожелтевшие афиши сомнительных фарсов с названиями вроде «Проныра Джек» или «Лондонские негодяи». В углу валялись скомканные дамские «неназываемые». Недолгие безрадостные дни сценической карьеры позволяли ей догадываться, каким образом оказался здесь столь пикантный предмет.

Она скользнула взглядом по паровым трубам и тугим, как струна, проволочным тягам к сверкающему вычислителю Бэббиджа[23], маленькой кинотропной модели, не выше самой Сибил. В отличие от всего остального в «Гаррике», установленная на четырёх брусках красного дерева вычислительная машина выглядела вполне прилично. Пол и потолок над и под ней были аккуратно выскоблены и побелены. Паровой вычислитель – штука тонкая, с характером, если ты не намерен его холить, уж лучше вообще не покупай. В отсветах калильной лампы причудливой колоннадой тускло поблёскивали латунные, усеянные круглыми выступами цилиндры, многие десятки цилиндров. Снизу и сверху их удерживали массивные, тщательно отполированные стальные пластины, вокруг сверкали десятки рычагов и храповиков, тысячи стальных шестерёнок. От машины пахло льняным маслом.

Сверкающий, непостижимый механизм завораживал Сибил, вызывал у неё странное, сродни голоду или алчности, чувство. Так можно относиться… ну, скажем, к красивой породистой лошади. Ей хотелось иметь… нет, не обязательно саму эту вещь, но какую-нибудь над ней власть.

Сибил вздрогнула, почувствовав на своём локте ладонь Мика.

– Красивая штука, правда?

– Да… красивая.

Мик развернул её лицом к себе и медленно, будто священнодействуя, вложил затянутую перчаткой ладонь между капором и левой щекой, нажимом большого пальца заставил Сибил поднять голову и пристально посмотрел ей в глаза.

– Чувствуешь, что от неё исходит?

Сибил напугали и его срывающийся голос, и его глаза, жутковато подсвеченные снизу мёртвенно- белым светом калильной лампы.

– Да, Мик, – послушно согласилась она. – Я чувствую… что-то такое.

Он стянул капор с её головы, и теперь тот болтался сзади на шее.

– Ты же не боишься её, Сибил, правда? Да, конечно же, нет, ведь с тобою Денди Мик. Ты чувствуешь некий особый фриссон[24]. Ты ещё полюбишь это ощущение. Мы сделаем из тебя настоящего клакёра.

– А я смогу? Неужели девушке это под силу?

– Ты слыхала про такую леди Аду Байрон[25]? – рассмеялся Мик. – Дочь премьер-министра и королева машин! – Отпустив Сибил, он раскинул руки жестом балаганного зазывалы, полы его пальто распахнулись. – Ада Байрон, верная подруга и ученица самого Бэббиджа! Лорда Чарльза Бэббиджа, отца разностной машины, Ньютона современности!

– Но ведь Ада Байрон леди! – изумилась Сибил.

– Ты не поверишь, с кем только не водит знакомство наша леди Ада, – усмехнулся Мик, вытаскивая из кармана колоду перфорированных карт и срывая с неё бумажную обёртку. – Нет, я не имею в виду садовые чаепития в компании светских хлыщей, но Ада, что называется, баба не промах… на свой математический лад… – Он помедлил. – Хотя, в общем-то, я бы не сказал, что Ада лучше всех. Я знаю пару клакёров в Обществе парового интеллекта, по сравнению с которыми даже леди Ада покажется малость отсталой. Но она гений. Ты знаешь, что это такое – быть гением?

– Что? – спросила Сибил; наглая самоуверенность Мика приводила её в бешенство.

– Знаешь, как родилась на свет аналитическая геометрия? Некий парень по фамилии Декарт увидел на потолке муху. Тысячи лет миллионы людей смотрели от скуки на мух, но понадобился Рене Декарт, чтобы создать из этого науку. Теперь-то инженеры пользуются его открытием ежедневно и ежечасно, но не будь Декарта, им бы просто не чем было пользоваться.