полнилось стилизованными завитками мрачных туч. В правом верхнем углу болтались на виселице трое мужчин, то ли священнослужители, то ли учёные, а в верхнем левом – нестройная колонна жестикулирующих уродцев, ведомая яркой хвостатой кометой, шествовала, размахивая флагами и якобинскими пиками, к какой-то неведомой цели.

И это ещё малая часть. Мэллори протёр слезящиеся глаза. Весь огромный прямоугольный лист кишел более мелкими фигурками, будто бильярдный стол – шарами. Вот миниатюрный бог ветров выдувает облако с надписью «МОР». Вот артиллерийский снаряд или бомба взрывается стилизованными угловатыми осколками, раскидывая во все стороны угольно-чёрных чертенят. Заваленный цветами гроб, поверх цветов лежит удавка. Голая женщина сидит на корточках у ног чудовища – прилично одетого джентльмена с головой рептилии. Крошечный, сложивший руки, как для молитвы, человечек в эполетах стоит под виселицей, крошечный палач в колпаке с прорезями для глаз и куртке с закатанными рукавами указывает ему на петлю… Клубы дымовых туч, наляпанные на изображение, как комки грязи, которые связывают всё воедино, как тесто – начинку пирога. А в самом низу был текст. Его заголовок, исполненный огромными расплывчатыми буквами машинного шрифта, гласил: «СЕМЬ ПРОКЛЯТИЙ ВАВИЛОНДОНСКОЙ БЛУДНИЦЫ».

Вавилондон? Какие «проклятья», почему «семь»? По всей видимости, этот плакат был наспех сляпан из первых попавшихся под руку машинных трафаретов. Мэллори знал, что в современных типографиях есть специальные перфокарты для печати стандартных картинок – по смыслу, нечто вроде дешёвых деревянных матриц, использовавшихся когда-то при печати жестоких баллад. В машинном наборе грошовых изданий можно было по сотне раз встретить одну и ту же намозолившую глаза иллюстрацию. Но здесь – цвета были кошмарны, изображения втиснуты куда попало, словно в лихорадочном бреду, и, что хуже всего, плакат явно пытался выразить – пусть даже диким, судорожным способом – нечто абсолютно немыслимое.

– Ты это мне? – осведомился чей-то голос.

– Что? – испуганно дёрнулся Мэллори. – Да нет, я так.

Прямо у него за спиной стоял длинный тощий кокни; на соломенных, сто лет не мытых волосах неожиданного собеседника сидел высокий, донельзя замусоленный цилиндр. Нижнюю часть его лица прикрывала весёленькая, в горошек, маска, глаза сверкали пьяным, полубезумным блеском. Новёхонькие, явно ворованные башмаки дико контрастировали с кошмарными, недостойными даже называться одеждой лохмотьями. От кокни несло застарелым потом – вонью заброшенности и безумия. Он прищурился на афишу, а затем посмотрел Мэллори прямо в глаза.

– Твои, сквайр, дружки?

– Нет, – сказал Мэллори.

– Вот ты, ты скажи мне, что это значит, – не отставал кокни. – Я слышал, как ты тут бормотал. Ты ведь знаешь? Знаешь, да?

Резкий голос тощего забулдыги дрожал и срывался; его глаза сверкали звериной ненавистью.

– Отстаньте от меня! – крикнул Мэллори.

– Он возносит хулу на Христа Спасителя! – взвизгнул кокни; его скрюченные пальцы месили воздух. – Святая кровь Христова, омывшая нас от греха…

Мэллори ударил по костлявой, тянущейся к его горлу руке.

– Да мочи его на хрен, – доброжелательно посоветовал ещё один незнакомый голос.

Мочить, судя по всему, нужно было не тощего ублюдка, а Мэллори. Эти слова зарядили и без того мрачную атмосферу, как лейденскую банку. Внезапно Мэллори и его противник оказались в центре толпы, из случайных частичек превратились в фокус возможной – и очень серьёзной – беды. Высокий кокни, которого, возможно, кто-то подтолкнул, налетел на Мэллори, получил удар в живот и согнулся пополам. Над толпой взвился чей-то высокий, леденящий сердце голос. Слов Мэллори не разобрал – да и были ли там какие- нибудь слова? Неумело брошенный ком грязи пролетел мимо его головы и шмякнулся о плакат; это словно послужило сигналом, внезапно вспыхнула беспорядочная драка, яростные крики перемежались глухими звуками ударов, люди падали, снова поднимались.

Мэллори пытался и никак не мог вырваться из этой свалки; пританцовывая на оттоптанных ногах и, ругаясь сквозь до боли сжатые зубы, он выхватил из-за пояса револьвер, направил его вверх и нажал на спуск.

Ничего. Чей-то локоть болезненно въехал ему под рёбра.

Он взвёл большим пальцем курок и снова нажал. Грохот выстрела отдался в голове, болезненно ударил по барабанным перепонкам, эхом раскатился по улице.

В мгновение ока толпа вокруг Мэллори растаяла; люди орали, падали, уползали на четвереньках в нерассуждающем стремлении спасти свою шкуру. Несколько человек осталось лежать на мостовой, по ним успели потоптаться те, что пошустрее. Какую-то секунду Мэллори стоял неподвижно, скрытая батистовой маской челюсть отвисла от изумления, ствол револьвера всё так же глядел в небо.

Бежать, бежать от этого безумия – настойчиво подсказывал здравый смысл, бежать сию же секунду. И Мэллори побежал; пытаясь запихнуть револьвер за ремень, он обнаружил к вящему своему ужасу, что курок почему-то взведён, малейшее прикосновение к спусковому крючку – и снова громыхнёт оглушительный выстрел. Времени разбираться не было; Мэллори убрал палец со спуска и побежал дальше, стараясь не очень размахивать правой, сжимающей оружие рукой.

Он выбился из сил, остановился и зашёлся мучительным кашлем. Сзади из-за грязной пелены тумана доносились крики животной злобы, ненависти, ликования, изредка перемежаемые выстрелами.

– Господи Иисусе, – пробормотал Мэллори и начал внимательно изучать оружие.

Эта чёртова штука взвела себя автоматически, выбросив часть пороховых газов в прикреплённый к стволу цилиндр. Давление газов отвело барабан назад, косые бороздки и выступающие из рамы зубцы заставили его повернуться, на место стреляного патрона встал новый, то же самое движение взвело курок. Мэллори придержал курок большими пальцами, осторожно его спустил и облегчённо сунул револьвер за ремень.

Полоса афиш дотянулась и досюда. Мэллори шёл по пустынной, зловеще притихшей улице и читал объявления, жирно напечатанные на влажных, вкривь и вкось наклеенных на стену листках. Откуда-то издалека доносились звон бьющегося стекла и взрывы мальчишеского хохота.

«ПОТАЙНЫЕ КЛЮЧИ ИЗГОТАВЛИВАЕМ ДЁШЕВО» – гласил небрежно приклеенный плакат. «КРАСИВЫЕ ДОЖДЕВИКИ ДЛЯ ИНДИИ И КОЛОНИЙ». «ОБУЧАЕМ СПЕЦИАЛЬНОСТЯМ ПРОВИЗОРА И ФАРМАЦЕВТА».

Впереди послышалось медленное цоканье подков, скрип оси. Затем из тумана возник фургон расклейщика – высокая чёрная повозка, сплошь оклеенная огромными кричащими плакатами. Малый в маске и широком сером плаще лепил на стену очередное объявление. Стена располагалась футах в пяти от тротуара, за высокой кованой оградой, но это ничуть не мешало расклейщику, вооружённому хитрым валиковым устройством, прикреплённым к концу длинной палки.

Мэллори подошёл поближе. Расклейщик не поднял глаз, в его работе наступал самый ответственный момент. Объявление, плотно намотанное на чёрный резиновый валик, прижималось и раскатывалось снизу вверх по стене. Одновременно с этим расклейщик ловко нажимал на рукоятку маленького насосика, прикреплённого к палке; два кривых патрубка, установленные на концах валика, выплёскивали жидкую кашицу клея. Затем – проход вниз, уже без клея, чтобы пригладить лист, и всё готово.

Фургон тронулся с места. Мэллори подошёл поближе и узнал, что мыло «Колгейт» придаёт коже лица неповторимую свежесть.

Прочитав объявление, он снова догнал остановившийся неподалёку фургон, однако расклейщик, которому явно не нравилось быть объектом внимания, что-то пробормотал кучеру; и тот отъехал подальше.

Теперь Мэллори следил за его действиями издалека. Следующую остановку фургон сделал на углу Флит-стрит у щитов, где испокон века вывешивались городские газеты. Расклейщика это обстоятельство ничуть не смутило, он нагло налепил поверх «Морнинг Клэрион» одно объявление, затем другое и третье.

На этот раз – театральные афиши. ДОКТОР БЕНЕ ИЗ ПАРИЖА намеревался прочесть лекцию на тему «Терапевтическая ценность ВОДНОГО СНА».

«ШАТОКУАССКОЕ БРАТСТВО[111] СУСКВЕГАННСКОГО