– Для некоторых я бы не сделала так ни за что, ни за какие деньги, – заверила его Хетти, – но ты другое дело, ты мне нравишься.
– Сколько?
Хетти на мгновение задумалась.
– Как насчёт десяти шиллингов? А десять шиллингов – это полфунта.
– Нет, что-то не хочется.
– Ладно, пять шиллингов, только ты там не кончай. И чтобы точно, под честное слово, я это совершенно серьёзно.
Намёк, содержавшийся в этих словах, – да какой там намёк, их
– Нет, я что-то не расположен. – Он начал одеваться.
– Но ещё-то ты придёшь? Когда ты придёшь?
– Скоро.
Хетти вздохнула, ничуть не сомневаясь, что он лжёт.
– Иди, раз уж тебе надо. Но послушай, Недди, я же тебе нравлюсь. Я не помню как там тебя звать по-настоящему, но точно помню, что видела твой портрет в газете. Ты – знаменитый учёный, и у тебя уйма денег. Правда ведь, да?
Мэллори промолчал.
– Девушки в Лондоне бывают разные, – торопливо продолжила Хетти, – и такой мужик, как ты, может крупно влипнуть. А с Хетти Эдвардес ты в полной безопасности, потому что я имею дело только с джентльменами и не болтаю лишнего.
– Я в этом ничуть не сомневаюсь. – Мэллори торопливо застёгивал брюки.
– По вторникам и четвергам я танцую в театре «Пантаскопик», это на Хеймаркете. Ты придёшь на меня посмотреть?
– Если буду в Лондоне.
С чем он и ушёл. Пробираясь наощупь по тёмной, хоть глаз выколи, лестнице, он до крови ободрал голень о педаль прикованного к перилам велосипеда.
Небо над «Оленем» не походило ни на что из прежнего опыта Мэллори, и всё же он его узнал. Такое небо не раз вставало перед его внутренним взором – плоский, низко нависший купол, в край наполненный гремучей смесью пыли и отвратительных испарений, вернейший предвестник катастрофы.
По тусклому пятнышку поднявшегося над крышами солнца он определил, что уже около восьми утра. Рассвет наступил, но не принёс с собой дня. Вот такое же точно небо видел сухопутный левиафан после громового удара Великой Кометы. Для чешуйчатых исполинов, вся жизнь которых состояла в наполнении непомерно огромных желудков, для несметных орд, беспрестанно перемещавшихся по фантастически изобильным джунглям в тщетной надежде утолить свой неутолимый голод, это небо было небом Армагеддона. Полыхали пожары, мезозойскую Землю хлестали ураганы, бушующая атмосфера насытилась кометной пылью и дымом, планету окутал мрак. Гибли лишённые солнечного света растения, а вслед за ними и могучие динозавры, жёстко адаптированные к рухнувшему, безвозвратно ушедшему в прошлое миру. Но в наступившем Хаосе ещё активнее заработали механизмы эволюции, прошло какое-то время, и опустошённую Землю заселили новые, странные и неожиданные существа.
Мэллори тащился по Флауэр-энд-Дин-стрит, поминутно кашляя и вытирая глаза. Масштабы бедствия вызывали благоговейный трепет. По мостовой лениво перекатывались огромные клубы жёлтого, до рези в глазах едкого тумана, видимость ограничивалась тремя десятками футов.
Скорее по удаче, чем по намерению, он вышел на Коммершел-стрит, в нормальные времена – самую оживлённую улицу Уайтчепела. Теперь же она напоминала поле недавней битвы: густо усыпанный битым стеклом асфальт, и – ни души.
Мэллори прошёл квартал, другой. Ни одной целой витрины. Судя по всему, булыжники, выковырянные на боковых улицах, летели направо и налево, как метеоритный дождь. По ближайшей бакалейной лавке будто прошёлся ураган, оставив на тротуаре грязные сугробы муки и сахара. Мэллори пробирался среди взлохмаченных кочанов капусты, раздавленных слив, расплющенных жестянок с консервированными персиками и в хлам разбитых копчёных окороков. Сырая, густо рассыпанная мука сохранила самые разнообразные следы: вот грубые мужские башмаки, вот босые детские ноги, а здесь прошлись изящные женские туфельки, и рядом – смутная бороздка, кринолин зацепил за землю.
Из тумана возникли четыре размытые фигуры, трое мужчин и женщина, – все прилично одетые, все в масках.
Заметив Мэллори, встречные разом перешли на другую сторону улицы. Двигались они неторопливым, прогулочным шагом и о чём-то вполголоса переговаривались.
Под ногами Мэллори ритмично похрустывало битое стекло. «Мужской конфекцион Мейера», «Галантерея Петерсона», «Парижская пневматическая прачечная Лагранжа» – везде разбитые витрины и сорванные с петель двери. Фасады лавок подверглись массированной бомбардировке булыжниками, кирпичами и сырыми яйцами.
Теперь из тумана возникла более сплочённая группа. Мужчины и подростки, у некоторых – нагруженные тележки, хотя никто из них не похож на уличного торговца. С лицами, закрытыми масками, эти люди казались усталыми, чуть смущёнными и печальными, словно только что похоронили любимую тётю. Около разграбленной сапожной мастерской они остановились и начали с вялым энтузиазмом стервятников подбирать разбросанную по мостовой обувь.
Мэллори ругал себя последними словами. Пока он предавался бездумному распутству, Лондон превратился в средоточие анархии. Ему сейчас следовало быть дома, в мирном Сассексе, в кругу своей семьи. Вместе с братьями и сёстрами готовиться к свадьбе Маделайн, дышать чистым деревенским воздухом, есть здоровую домашнюю пищу, пить домашнее пиво. Внезапно его охватил острый приступ тоски по дому, он спросил себя, какая дикая смесь похоти, амбиций и обстоятельств забросила его в этот жуткий, насквозь прогнивший город. Он задумался, что делают сейчас его домашние. Сейчас. А который сейчас час?
И тут он вспомнил о часах Маделайн. Подарок сестре на свадьбу лежал в сейфе Дворца палеонтологии. Красивые часы, купленные для милой Маделайн, находились и близко, и почти вне досягаемости. До Дворца – семь миль. Семь миль бурлящего хаоса.
Но должен же быть какой-то путь назад, какой-то способ преодолеть это расстояние. Мэллори задумался, ходят ли хоть какие-нибудь городские поезда или паробусы. А может, удастся поймать кэб? Да нет, лошади бы задохнулись в этом гнилом тумане. Придётся идти на своих двоих. Всё говорило, что попытка пересечь Лондон – дикая глупость, что было бы гораздо умнее крысой забиться в какой-нибудь тихий подвал, сидеть там и дрожать в надежде, что катастрофа пройдёт стороной. И всё же Мэллори обнаружил, что плечи его расправляются, а ноги сами собой стремятся вперёд. Даже пульсирующая боль в дотла выжженной голове начала успокаиваться. Ведь это так важно – поставить перед собой конкретную цель. Назад во Дворец. Назад к нормальной жизни.
– Эй! Эй, вы, там! Сэр!
Крик раскатился в голове, как голос нечистой совести; Мэллори удивлённо вскинул глаза.
Из окна четвёртого этажа заведения «Братья Джексон. Скорняки и шляпники» торчал чёрный ствол винтовки. Затем рядом со стволом появилась лысая очкастая голова и полосатая рубашка, перечёркнутая ярко-красными подтяжками.
– Чем могу быть полезен? – привычно отозвался Мэллори.
– Благодарю вас, сэр! – Голос лысого дрожал. – Сэр, прошу вас, не будете ли вы так любезны поглядеть у нашей двери. Вот тут, у крыльца. Мне кажется – там кто-то ранен!
Мэллори махнул рукой и подошёл ко входу в магазин.
Двустворчатая дверь уцелела, но была сильно измочалена и покрыта яичными потёками. Чуть левее ничком распластался молодой человек в полосатой матросской блузе и расклёшенных брюках; возле его руки валялся толстый железный прут.
Мэллори сгрёб грубую ткань блузы и перевернул бесчувственное тело лицом вверх. Мёртвый. Пуля угодила матросу в горло, при ударе о мостовую его нос свернулся на сторону и расплющился, что придавало пепельно-бледному лицу странно гротескный вид, словно парень прибыл сюда из какой-то безвестной
