Олифант, благоразумно ограничившийся красным вином, с любопытством наблюдал за ритуальными перемещениями стакана, графина с водой, кусочка сахара и ложечки, похожей на миниатюрный совок.
– Абсент – самый верный путь к туберкулёзу, – высказался Беро.
– Почему вы считаете, что мадам Турнашон может появиться сегодня в этом кафе, Беро?
– Она на короткой ноге с тусовкой, – пожал плечами мушар. – Мадам бывает и у Маделон, и у Батиффоль, но только здесь, в «л’Юнивер», она находит нечто вроде дружеского общения.
– И почему бы это?
– Потому что она была любовницей Готье[152]. Нужно учитывать, месье, что он был тут чем-то вроде принца. Связь с Готье неизбежно ограничила её контакты с обычным обществом. Он научил её французскому – тому немногому, что она знает.
– А что она, по-вашему, за женщина?
– Довольно красивая, но вот только, – ухмыльнулся Беро, – холодная, как рыба. Не симпатичная. Типичная англичанка.
– Когда она появится, Беро… –
– Напротив, месье…
– Вы уйдёте, Беро. Откланяетесь. – Отмеренная пауза. – Испаритесь.
Накладные плечи коричневого костюма приподнялись.
– Вы скажете кучеру, чтобы он меня ждал, и стенографисту тоже. А как этот стенографист, Беро, у него приличный английский? Мой друг – мой очень хороший друг – месье Арсло заверил меня…
– Да, вполне приличный! И месье… – Беро вскочил так быстро, что едва не опрокинул стул. – Это она!
Женщина, входившая в «л’Юнивер», выглядела модной парижанкой вполне приличного достатка. Стройная и светловолосая, она была одета в тёмную шерстяную юбку с кринолином, лёгкий, того же тона плащ и шляпку, отороченную норкой.
Пока Беро спешно ретировался в глубины кафе, Олифант встал; глаза женщины, очень живые и очень синие, поймали его взгляд. Он подошёл к ней со шляпой в руке и поклонился.
– Прошу прощения, – сказал он по-английски. – Мы не представлены, но мне нужно срочно поговорить с вами по очень важному делу.
В огромных синих глазах проступало узнавание. Узнавание и страх.
– Сэр, вы принимаете меня за кого-то другого.
– Вы – Сибил Джерард.
Нижняя губа женщины дрогнула, и Олифант испытал внезапный прилив сильной, совершенно неожиданной симпатии.
– Я – Лоренс Олифант, мисс Джерард. Вы находитесь в большой опасности. Я хочу вам помочь.
– Это не моё имя, сэр. Позвольте мне пройти. Меня ждут друзья.
– Я знаю, что Эгремонт предал вас. И я понимаю, в чём заключалось его предательство.
При звуке этого имени Сибил вздрогнула, и Олифант на мгновение испугался, что сейчас придётся бежать за нашатырным спиртом, однако она тут же взяла себя в руки и какую-то долю секунды внимательно его изучала.
– Я видела вас в «Гранде», – сказала она наконец. – Вы были в курительной с Хьюстоном и… Миком. У вас была рука на перевязи.
– Прошу вас, – сказал он, – присядьте за мой столик.
В противоречии с недавними словами Беро, Сибил заказала себе absinthe de vidangeur на вполне сносном французском.
– Вы знаете Ламартина[153], певца? – спросила она.
– К сожалению, нет.
– Это он его изобрёл. «Абсент золотарей». Я не могу теперь пить абсент по-другому.
Появился официант с напитком, смесью абсента и красного вина.
– Тео всегда его заказывал, и меня приучил, – сказала Сибил. – А теперь вот он… уехал. – Она выпила – красный бокал у красных губ. – Я знаю, что вы хотите увезти меня назад. И не пудрите мне мозги – уж фараонов-то я знаю как облупленных.
– Я совсем не намерен возвращать вас в Англию, мисс Джерард…
– Турнашон. Я – Сибил Турнашон. Француженка по браку.
– Ваш муж здесь, в Париже?
– Нет. – Сибил открыла гранёный стальной медальон, висевший у неё на чёрной ленточке, и показала Олифанту дагеротипированную миниатюру красивого молодого человека. – Аристид погиб под Филадельфией, в этом кромешном аду. Он сражался на стороне Союза добровольцем. Он был самый настоящим, не такой, каких придумывают клакёры…
Сибил смотрела на крошечное изображение с неподдельной грустью, хотя Олифант догадывался, что она и в глаза не видела Аристида Турнашона.
– Насколько я понимаю, это был брак по расчёту.
– Да. А вы приехали, чтобы увезти меня назад.
– Нет, мисс… Турнашон. Нет.
– Я вам не верю.
– А нужно верить. От этого зависит очень многое, и не в последнюю очередь ваша собственная безопасность. С тех пор как вы покинули Лондон, Чарльз Эгремонт стал очень влиятельным, очень опасным человеком. Столь же опасным для благополучия Великобритании, сколь он, без сомнения, опасен для вас.
– Чарльз? Опасен? – чуть не расхохоталась Сибил. – Да не может быть!
– Мне нужна ваша помощь. Отчаянно нужна. Столь же отчаянно, как вам нужна моя.
– А она мне точно нужна?
– Эгремонт сосредоточил в своих руках большие силы, целые правительственные службы, способные без труда настичь вас и здесь.
– Вы имеете в виду всю эту шайку-лейку, секретных агентов и так далее?
– Более того, я должен вам сообщить, что даже сейчас все ваши действия отслеживаются, по меньшей мере, одним тайным агентством имперской Франции…
– Это что, из-за Теофиля?
– Похоже, что так.
Она прикончила своё жутковатое пойло.
– Милый Теофиль. Такой хороший и такой глупый. Вечно в этой своей алой жилетке, и безумно талантливый клакёр. Я отдала ему те хитрые карты Мика, и он был ужасно добр ко мне. Выкрутил мне брачное свидетельство и французский гражданский индекс – щёлк, щёлк, и готово. А потом мы должны были встретиться с ним вечером, как раз здесь…
– И?..
– Тео так и не пришёл. – Сибил опустила глаза. – Он всё хвастал, что нашёл игорный «Модус». Обычный для клакёров трёп, но у него это было как-то слишком уж серьёзно. Кто-то мог ему и поверить. Глупо было с его стороны…
– Он когда-нибудь говорил с вами о вычислительной машине «Великий Наполеон»?
– Об этом чудище? Да парижские клакёры, они все только о нём и говорят. Совсем ребята свихнулись!
– Французские власти полагают, что его испортил Теофиль Готье. Перфокартами Рэдли.
– Так, значит, Тео, он мёртв?
– Да, – кивнул после некоторой запинки Олифант. – Скорее всего.
– Звери проклятые. – Лицо Сибил мучительно искривилось. – Это кем же надо быть, чтобы сцапать человека и никому ничего не сказать, чтобы он исчез, как кролик в цилиндре фокусника, а все его близкие думали, беспокоились, страдали – и не могли ничего узнать. Это низко, подло!
Олифант не решался посмотреть ей в глаза.
– В этом Париже такое случается сплошь и рядом, – продолжала она. – Послушать только, о чём
