Труп какое-то время держался на поверхности. Водитель глядел на него и неторопливо курил, не хотелось бежать за жердью. Наконец из глубины поднялись, забулькали, захлопали пузыри. Мертвец качнулся, первыми исчезли ноги. Грязь наплывала на белую, испачканную кровью рубашку, коснулась подбородка, залила лицо и сошлась над головой. Зеленоватые пузыри лопались один за другим.

Вадик выпустил из пальцев рдеющий окурок и сплюнул на него, погасил с первого раза.

«Десятый… он десятый», – морщил лоб водитель.

Никогда специально не считал, а тут припомнилось само собой. Вадик почти не помнил лиц тех, кого ему доводилось хоронить без гроба, без друзей и родственников, в память врезался только один – боец из их бригады, отказавшийся выполнить приказ Артиста; при «братках» Артист ему ничего не сказал, только внимательно посмотрел и улыбнулся. А поздним вечером привел Вадика в офис на рынке и открыл широкий платяной шкаф. Рядовой «пехотинец» из бригады, получавший у Артиста тысячу долларов в месяц, лежал, завернутый в прозрачную пленку, стянутую витой веревкой. Полиэтилен плотно прилегал к лицу, и Вадик навсегда запомнил неподвижно смотревшие на него мертвые глаза и кровавый след от удавки на шее.

Водитель мотнул головой, отгоняя преследовавшее его видение, и взглянул на часы – Артист любил точность, если сказал «в шесть», значит, мог и не смотреть в окно, машина стояла на месте.

Обычно Вадик не заезжал на чужие мойки, пользовался одной и той же. Знал, что держит ее Пашка- Крематорий, а значит, и сюрпризов там ждать не приходится. Взрывчатку конкурентам обычно на мойках и подкладывают, в другом месте к машине подойти непросто. Но не поедешь же через весь город, если на каждом колесе прилипло по пуду грязи! Пришлось завернуть на ближайшую.

– Чего так внимательно смотришь, братан? – заулыбался мойщик, когда Вадик, присев на корточки, заглянул под днище машины, изучая его, – вымыли джип по первому классу, – и, не боясь испачкать тряпку, он провел ею по диску переднего колеса, даже следа не осталось. – Где только ты сумел его так глубоко в грязь посадить?

– На рыбалку ездил. Берега топкие, – Вадик бесстрастно отсчитал деньги.

– Много словил?

– Сорвалась, но большая была. А мелочь меня не интересует.

– Я бы посоветовал машину воском покрыть и полирнуть.

Вадик пожал плечами:

– Нет. Спешу.

Ровно в шесть вечера, когда Артист появился на крыльце офиса, «Гранд Чероки» уже стоял под пластиковым навесом, словно никуда и не уезжал. Вадик сразу же поднял голову от руля. Артист сел на переднее сиденье, в салоне приятно пахло свежестью.

– Ароматизатор прикупил, – пояснил водитель, – если вам не нравится, к себе в тачку повешу.

Артем Кузнецов принюхался.

– Пусть будет.

Уже в девять часов утра Павел Глазунов ехал по городу на стареньком трехколесном мотороллере. За его спиной серебрилась рифленая алюминиевая будка с надписью, выведенной масляной краской под трафарет: «Ремонт холодильников». Обшарпанный пластиковый шлем с коротким козырьком стягивал под подбородком кожаный ремешок. Мешковатый защитного цвета комбинезон хлопал на ветру.

Киллер выглядел как обычный ремонтник, промышляющий починкой бытовой техники. На человека в спецодежде граждане привыкли не обращать внимания, пройдет такой тип мимо, и никто не вспомнит его лица, в лучшем случае припомнят фигуру, походку. Беззаботности у москвичей не поубавилось даже после того, как взлетели на воздух жилые дома в городе, как гремели взрывы в подземных переходах, захватывались и погибали заложники. Бросит москвич беглый взгляд на вездесущего человека в грязноватом комбинезоне, спецовке и, убедившись, что у того славянская внешность, тут же переключит свое внимание на что-нибудь более привлекательное. Мало ли красоток ходит по столичным улицам!

Глазунов завернул во двор. У стены, зияющей выбитыми окнами, стояли металлические леса, не доходившие и до пятого этажа. Построенный сразу после войны дом начали ремонтировать еще весной, но потом стройка застопорилась. На здание претендовал другой владелец, которому задолжала фирма, арендовавшая дом сроком на пятьдесят лет. Вот и стояло в центре города бесхозное строение. Упадет с крыши кирпич, и ответить за это будет некому.

Мотороллер Глазунов загнал между разрисованными подростками вагончиками-бытовками, открыл алюминиевую будку. Под ворохом бесполезных вещей, которые вполне могли оказаться и у настоящего мастера-ремонтника, лежало что-то вроде футляра от электронных клавиш, обклеенного черным дерматином, похожее на длинный плоский чемодан. С ним в руке Глазунов и зашел с лишенный обитателей дом.

Под подошвами поскрипывал песок, крошились обломки штукатурки, кирпича. Лестничные пролеты змеей обвивали затянутую металлической сеткой лифтовую шахту. Павел Глазунов поднимался ровно – без остановок, не прикасаясь к перилам. И не потому, что боялся оставить на пыльных поручнях след, он считал, что перила существуют лишь для больных, стариков, беременных женщин и детей, а здоровый мужчина прекрасно обойдется и без них. За сорванными с петель, снятыми дверями квартир виднелись толстенные деревянные балки перекрытий, опиравшиеся на кирпичные стены. Местами еще сохранились обои, иногда трогательной, очень домашней расцветки, напоминавшей, что в продуваемом ветром безжизненном скелете дома еще совсем недавно обитали люди – готовили еду, сидели за праздничными столами, любили и растили детей.

Все это Глазунов отмечал взглядом – при отходе могла пригодиться любая мелочь. Чердак старого дома пропах голубиным пометом, ветер гонял по нему обрывки пожелтевших газет, в конусе солнечного света, лившегося сквозь слуховое окно, золотилась густая пыль.

Павел ступил на неказистую деревянную лесенку, ведущую к бельведеру – угловой башенке. Пред ним предстали потрескавшаяся штукатурка колонн, остатки балюстрады, согретая солнцем бетонная площадка. Оказавшись в бельведере, Глазунов тут же опустился на колени, открыл футляр. Винтовку он собрал быстро, сноровисто, не задумываясь – руки сами знали, что делать. Стал в пазы и щелкнул оптический прицел. Длинные золотистые патроны один за другим вошли в магазин.

С высоты открывался чудесный вид, но любоваться им снайпер не спешил. Глазунов, лежа на теплом бетоне, припал к окуляру. После пыльных лестничной клетки и чердака глаза немного слезились. Несколько раз моргнув, Павел еще раз глянул на мир через оптику. Перекрестие прицела скользнуло по крышам, прошлось по окнам. На приближенном линзами тротуаре Глазунов разглядел согнутую пивную пробку, рядом с ней – дымящийся окурок. Павел взял чуть влево, перекрестие легло на затянутую в тонкий чулок стройную женскую ногу. Снайпер сумел различить даже чуть заметные волоски под капроном.

«Красавица!»

Перекрестие оказалось точно между глаз молодой женщины, азартно откусывающей мороженое, к ярко накрашенным губам прилипли кусочки шоколадной глазури.

«Со зрением теперь полный порядок. И руки слушаются».

Глазунов уже не пил спиртного третий день подряд. Перед работой он всегда устраивал себе что-то вроде церковного поста. Теперь и мысли сделались ясными, и мир он видел в подробностях. Зазвонил врученный Шуриком мобильник, молчавший до этого, как коммунист на допросе в гестапо.

«Наконец-то».

Глазунов нажал кнопку и неторопливо надел на голову наушник с микрофоном.

– Да, – только и сказал он.

Ответное молчание Павел воспринял спокойно.

«Волнуется заказчик».

– Я уже на месте, в башенке, – произнес он, снимая последние сомнения у звонившего.

«Наверняка смотрит откуда-то снизу, но не видит меня. Сомневается», – Павел даже не сделал попытки отыскать взглядом заказчика.

– Ты уже готов? – на последнем слове говоривший захрипел, закашлялся.

– Инструмент я собрал. Хотел бы осмотреть поле для работы. Потом может не оказаться времени для поиска запасных вариантов или сектора с проходами займут.