четвертого раза.

– Алло! – услышал он голос такой недовольный и раздраженный, что даже Павел Глазунов скривился, не видя лица своего приятеля.

– Здравия желаю, товарищ старший сержант!

– Шо? – услышал в ответ Глазунов. – Шо ты кажешь?

– Я говорю, здравия тебе желаю, товарищ старший сержант.

– Пашка, ты?

– Я, – сказал Глазунов.

– Так шо ты кота за хвост тянешь? – Голос Сергея Богдановича Дорошенко разительно изменился, стал теплым, мягким, как пуховый платок, которым оборачивают шею, когда простужено горло. – Куда ты, Паша, провалился? – спрашивал Дорошенко.

– Да никуда. Тут по делам отъезжал…

– А шо ко мне не заходишь?

– Проблем нет, вот и не захожу.

– А сейчас шо, проблемы появились?

– Нет, Сергей, вопрос к тебе есть.

– Ну так давай свой вопрос. По телефону его решить можно?

– Наверное, можно. Сам решишь.

– Тогда валяй.

– Адрес человека нужен.

– Давай фамилию, имя, отчество, год рождения.

– Не знаю, – сказал Глазунов.

– Ой, Глаз, что-то ты темнишь!

– Ничего не темню. Я только номер машины его знаю.

– Давай номер. Пойдем другим путем.

– Я не сильно тебя, Сергей Богданович, от работы отрываю?

– У меня работа такая, что оторвать от нее невозможно.

Через десять минут Павел Глазунов знал хозяина машины и адрес, по которому проживает Александр Петрович Потапов, то бишь Шурик.

– А шо, он тебе деньги должен? – спросил Дорошенко.

– Нет, что ты, Серега, ни черта он мне не должен.

– А ты ему?

– Я ему тоже.

– Так на кой черт тебе его адрес?

– Он мне свою машину предлагал, а я вот думаю, что он за человек и где живет, что по дешевке тачку отдает.

Еще пять минут бывшие сослуживцы-однополчане говорили о машинах и ценах на них. Дорошенко пригласил Глазунова в гости, тот пообещал. И оба они знали, что если и увидятся, то не раньше чем через год.

Павел положил трубку и подумал про себя:

«Хороший ты мужик, Дорошенко, хитрый, но глупый. Кстати, как и все хохлы-служаки».

Часов в восемь вечера в кожанке и со шлемом в руках Павел открыл гараж, в котором стоял мотоцикл и валялось ненужное, оставшееся еще от покойного отца, барахло. Старый трехколесный мотороллер с будкой Глазунов вынужден был держать на платной стоянке, ленился расчистить захламленный гараж. Он залил в красный бак «Явы» бензин из канистры, надел шлем. На всякий случай проверил, захватил ли права.

Мотоцикл, которым месяца два Павел не пользовался, долго не хотел заводиться, но в конце концов затарахтел, заурчал, выдохнул синий дым. Павел дал газу, закинул ногу и отправился по тому адресу, который сообщил Дорошенко Сергей Богданович, капитан ГУВД города Москвы, занимающийся перебором жалоб населения на правоохранительные органы. Должность вроде незаметная, но связи у капитана Дорошенко были такие, что иной полковник мог позавидовать. Ведь кому хочется, чтобы письмо или жалоба пострадавшего от противоправных действий сотрудника милиции дошла до начальства? Ясное дело, никому. Капитан Дорошенко пользовался этим чрезвычайно умело.

Глазунов на «Яве», лавируя среди легковых машин, без задержек пробрался через Москву, отыскал нужную улицу, а вскоре и нужный двухэтажный дом, построенный немецкими пленными. Шлем Павел с головы не снимал, а в шлеме любого человека узнать сложно.

Он проехал на мотоцикле вначале в одну сторону улицы, затем назад. Смеркалось, в окнах квартир включался свет. Павел оставил мотоцикл у здания почты, прямо возле опорного пункта, и не спеша, с зажженной сигаретой отправился на разведку. Догадаться, что квартира Шурика находится на первом этаже, не составляло большого труда. На всякий случай Павел Глазунов вошел в подъезд соседнего, однотипного дома. Деревянные лестницы, три квартиры на площадке, два подъезда, двенадцать квартир. Убедившись в том, что не ошибся, Павел, прячась в сени тополей, подошел к двухэтажному дому с палисадником, вишнями, сливами и сиренью поближе. Во дворе дома было два железных гаража.

«Здесь, наверное, Шурик и ставит свои тачки, одну и вторую. Хорошо живет, тихое место. А я ему еще про деревню что-то плел. У него и здесь как в деревне, живи и радуйся – тихо, хотя и город совсем рядом. И воздух чистый, не такой, как в Капотне».

На первом этаже на кухне зажглось окно, и Павел увидел толстого, обрюзгшего Шурика в майке, с маленьким мобильным телефоном, прижатым к уху. Шурик разговаривал, ставя на газовую плиту чайник из нержавейки.

«Значит, вот где ты живешь, дорогой мой должник. И живешь ты один, как я и думал. И если тебя не станет, никто не заплачет, не бросится безутешная вдова на гроб и не примется кричать „на кого ты меня одну покинул“. Не будет она совать ментам взятки, чтобы нашли твоего убийцу, не побежит нанимать бандитов. Ну, может быть, только соседи немного расстроятся, да и все. Наверное, и родственников у тебя, Александр Петрович Потапов, нет. А если и есть, то знать ты их не желаешь, а они не желают знать тебя».

Бизнесмен Анатолий Иванович Железовский работал и жил не для себя. На своей жизни он уже давным-давно поставил крест. Но была у него внучка Светлана, вот в ней он души не чаял, баловал девчонку. Да и как ее не любить? Ведь это из-за него она сиротой осталась, потеряла мать, отца, бабушку. Воспоминания о том дне лежали на душе Анатолия Железовского тяжелым камнем и давили, как могильная плита. Ни днем, ни ночью он не мог забыть то страшное утро. Он помнил его до мельчайших подробностей: до нюансов запахов, до травинки, до трещинки на асфальте.

Ничто не предвещало тогда жуткого несчастья. Железовский уверенно шел по жизни, его бизнес с каждым днем и каждым вечером набирал обороты. Москва строилась, люди переезжали из хрущевок в шикарные дома, выселялись коммуналки, и старые огромные квартиры обретали богатых жильцов. Естественно, переезд – это не только перевоз вещей, но и создание новой среды обитания.

Ремонт… А какой же ремонт без сантехники? Людям всегда надо есть, одеваться, а также мыть руки, принимать ванну, стоять под душем, стирать. Железовский, как говорят бизнесмены, вовремя словил тему – занялся торговлей и установкой сантехники. Он привозил ее из Польши, из Испании, из Германии, из Финляндии. Те, кто был победнее, покупали польскую, а те, кто имел деньги и делал шикарный евроремонт, покупали испанскую, итальянскую, французскую – что подороже и попрестижнее.

Вначале Анатолий Железовский не только торговал сантехникой, но и устанавливал, монтировал. А потом понял, на двух стульях сидеть не годится, и монтаж с установкой передал сыну, парню хоть и молодому, но довольно смышленому, с инженерным образованием. Но так ведь всегда бывает, когда кому-то хорошо, то от этого другому плохо.

Этим же бизнесом попытались заняться многие. Началась конкуренция, жестокая и по-русски безобразная. Железовскому предложили потесниться, а затем и вовсе уйти. Но не таким человеком был Анатолий Железовский, согнуть его, заставить отступить от своего было чрезвычайно трудно, почти невозможно. Много кого в те годы просто устраняли, но поднять руку на Анатолия Железовского никто не решался, его фирмы «крышевал» Карл. И не только «крышевал», они почти дружили, но что именно