влиятельному соседу говорить станет? Разве что очень вредный или глупый человек. А себя к таковым почетный московский строитель не относил.

Он сокрушенно покивал головой и отправился к себе на второй этаж.

Шурик пошел в гараж, положил коробку на заднее сиденье «Опеля». Как только он вынес винтовку из квартиры и устроил ее в машине, на сердце сразу стало легче, отпустило немного.

«И как это люди живут, когда дом оружием напичкан? Это же просто-напросто невыносимо, пытка какая-то добровольная. У меня вот в доме сейчас самое страшное оружие – так это топор и молоток для отбивания мяса, все в одном флаконе. Да и то, наверное, проржавел, давненько я уже мясо не отбивал».

…Павел Глазунов сделал зарядку. Пятьдесят раз отжался от пола на двух руках, затем по десять раз на одной руке. Поизгибался, поприседал, попрыгал. Принял душ, выбрился, плотно позавтракал и закурил, сидя перед открытым окном на кухне.

«Суетливый Шурик, – подумал Глазунов. – Дергается, нервничает, словно договаривается с мальчишкой, а не с профессионалом. Я же его никогда не подводил, работу делал исправно. И на этот раз все будет чики-чики. Отгребу деньги и свалю, больше он меня не увидит».

К этой мысли Глазунов возвращался каждый раз перед работой, как пьяница, дающий зарок: вот выпью сегодня, а завтра не буду, никогда больше пить не стану.

Или как заядлый курильщик: докурю вот эту пачку в кармане, и все, эта пачка последняя.

«Опель» Шурика остановился напротив кафе. Шурик из машины не выходил. Глазунов пил не пиво, а кока-колу из банки. Допил последнюю каплю, легко раздавил жестянку, швырнул в урну. Перескочил через барьер, подошел к машине. Сел, поздоровался.

– А что это ты, Шурик, к спорту решил пристраститься? Оно, конечно, правильно.

– Там винтовка лежит.

Лицо Глазунова стало сразу серьезным:

– Так бы сразу и сказал. А то я уж было подумал…

– Так вот не думай. Куда ехать, говори.

– Вначале прямо, на светофоре направо. Поезжай, я тебе буду говорить.

Минут через сорок они уже были у железной дороги. Шли рядом с насыпью, высокой, в несколько метров.

– Чего мы сюда приперлись? – тяжело дыша, спросил Шурик.

– Потому что здесь поезда ездят, и, когда стрелять будем, никто твоего выстрела не услышит. Или ты думаешь, у меня с головой проблемы? Так вот нет, хочу тебя заверить. И сам себе я не враг.

Они зашли в кусты. В руках Глазунова появился перочинный нож. Он разрезал скотч, которым была заклеена коробка по периметру, поднял крышку. Развернул ткань и, весело мурлыкая, принялся собирать винтовку. Делал он все это привычно, движения его были настолько заученными, что Шурик подумал – Глазунов с закрытыми глазами сможет собрать оружие и выстрелить.

Глазунов словно прочел мысли диспетчера и пробурчал:

– С закрытыми глазами снайпер не стреляет. Он не фокусник и не в цирке выступает. Снайпер не на публику работает, снайпер убивает. И все это байки, слышишь, Шурик, что снайпер стреляет по одной мишени два раза. Один раз, но наверняка.

Шурик хотел возразить и сказать, что в президента Соединенных Штатов, в Кеннеди, стреляли дважды, но решил, что спорить не стоит.

Снайпер и диспетчер сели на траву. Винтовка была заряжена, оптика проверена. Ждали поезда. Они услышали шум, вначале Глазунов.

Снайпер повернул голову.

– Через минуту появится. Видишь четвертый столб? До того столба отсюда двести десять метров. Видишь на столбе табличку?

– Нет, не вижу.

– Коричневая табличка, чуть больше ладони. На, глянь, – Павел подал Шурику винтовку.

Тот от него отшатнулся, вытянул вперед руки с растопыренными пальцами:

– Нет, нет, убери. Я в очках, у меня диоптрии, четыре с половиной, куда мне еще смотреть?

Шум поезда постепенно приближался. Вскоре появился локомотив, за ним потянулись вагоны. Товарняк шел медленно, он был тяжелый, груженый. До насыпи было метров тридцать.

Павел лег на землю, винтовку положил на камень. Прицелился, задержал дыхание и трижды выстрелил через равный интервал, ровно через две с половиной секунды, в такт грохоту товарняка. Шурик был близко и поэтому услышал выстрелы, приглушенные глушителем.

Павел разрядил винтовку и сказал, глядя в глаза Шурику:

– Сиди здесь, я пойду гляну.

И быстро, пружинистой походкой зашагал в направлении движения состава. Он дошел до столба, провел ладонью по табличке: три пулевых отверстия располагались в сантиметре друг от друга, составляя почти правильный равнобедренный треугольник.

– Ничего, – ухмыльнулся Павел.

Он развернулся на месте и бегом побежал к камню, на котором сидел вспотевший и испуганный Шурик, по-бабьи поджав под себя ноги.

– Хороший инструмент, претензий нет.

Так же быстро и бережно, как и собрал, Глазунов разобрал оружие и сложил в коробку.

– Шурик, а теперь давай домой.

– Ты где его хранить будешь? – спросил диспетчер.

– Как это где – соберу, на стенку повешу рядом со штык-ножом.

– А-а, правильно, – сказал Шурик. – Может, лучше над дверью прибить, чтобы все знали, что здесь живет снайпер.

– Надо будет, прибью.

– С транспортом у тебя все в порядке. Выкупил со стоянки свой мотороллер.

– Он надежный, бегает, как заяц, проверил уже, не подведет.

Оружие было опробовано. Павел Глазунов присел на теплый камень серого цвета, провел по нему ладонью, вытащил из правого кармана пачку сигарет, неторопливо закурил. Шурик же ерзал, нервничал, ему было не по себе и хотелось как можно скорее уехать с этого места. Болела голова. Шурик почувствовал недомогание.

Поезда проносились с интервалом в пять минут. Громыхали, грохотали и исчезали. Минуты тишины были краткими.

– Тебе что, хреново? – спросил снайпер диспетчера.

– Да. Давление, наверное, подскочило, что ли.

– Погода будет меняться, – глядя на облака, ползущие из-за горизонта, небрежно бросил, затянувшись сигаретой, Глазунов. – К грозе дело.

– Вот я и смотрю, плохо мне.

– Пилюлю съешь.

– Не поможет.

– Чего это ты нервничаешь, дергаешься весь, словно боишься?

– Не люблю, когда оружие рядом, – вдруг признался Шурик, и его лицо, обычно хитрое, стало по-детски наивным. Он снял очки в дурацкой оправе и принялся старательно протирать стекла.

Павел Глазунов смотрел на Шурика с сожалением, но без жалости.

– Один живешь, что ли?

– С чего это ты взял?

– Да так, – сказал Глазунов. – Была бы жена или хотя бы постоянная баба, ты в такой рубашке не ходил бы.

– Чем тебе моя рубашка не нравится?

– Пуговицы одной не хватает, вторая висит, вот-вот оторвется. Да и ворот застиран. Опустился ты.

– А ты, можно подумать, во фраке ходишь с белой манишкой!

Глазунов на это замечание Шурика внимания не обратил, пропустил мимо ушей.