– Я согласна с Француженкой. Голоса меньшинств тоже достойны внимания. К тому же сегодня все микрофоны наши, так что обойдется без лишних расходов.

– Мне по душе твоя логика, Канадка. И мнение твое очень ценно. Но скажите, вы обсуждали это с Мехметом Озбеем?

– Мехметкику очень понравилась эта идея, – призналась Француженка. – Он сказал, что мы чрезвычайно великодушны.

– Мы тоже очень нравимся господину Озбею, – сказала Канадка, сверкая синими глазами из глубоких темных озер теней. – Он знает все наши песни наизусть!

Легги поскреб для порядку свой двойной подбородок.

– Все равно нельзя просто выпихнуть его подружку на сцену и сунуть ей микрофон. В этом, как и во всем остальном, существуют определенные правила. Мы должны действовать осторожно, это ведь тоже политика. – Он выдержал глубокомысленную паузу. – Твои предложения, Француженка?

Француженка покачалась на высоченных платформах.

– Моя мать говорит, что Мехмет Озбей – типичный представитель прозападной элиты третьего мира, действующий строго в интересах своего класса и пола.

Старлиц согласно покивал.

– Еще моя мать говорит, что музыка турецких кабаре – это естественный способ пролетарского самовыражения, несмотря на ее патриархальное звучание.

Старлиц перешел к почесыванию шеи.

– Что ж, так тому и быть. А как у вашей подружки Гонки с пением под записанный аккомпанемент? Настоящих музыкантов-турков нам для нее не найти.

Француженка тут же достала из-под шапочки тридцатиминутную аудиокассету. Старлиц был без очков, поэтому поднес кассету к самым глазам, чтобы прочесть, щурясь, надпись синей шариковой ручкой: «Масерреф Ханим Сегах Газель».

– Ничего себе... Вы это слушали?

– Чего ради нам слушать всякое турецкое старье? – возмутилась Француженка. – Никакого коммерческого интереса!

– И вообще, это дело Лайэма, – напомнила Канадка.

– Что ж, уговорили, – сказал Старлиц. – Я проиграю эту пленку Лайэму. А вы тем временем подскажите Озбею, что ему нужен конферансье, который представит ее по-турецки.

Старлиц передал кассету Лайэму и договорился с осветителями. Он оценил такт, проявленный Озбеем. Если бы тот попросил за Гонку напрямую, то это походило бы на выкручивание рук. Другое дело – добиваться своего через исполнителей, принятый в музыкальном бизнесе способ. Если Гонка оскандалится, то виноватых не окажется, кроме нее самой. Все остальные, включая Озбея, выходили сухими из воды. В случае успеха лавры достанутся всем, в том числе ему. Озбей поступил профессионально.

Взяв ситуацию под контроль, Старлиц отправился на поиски Американки. Та сбежала с вечеринки в наркотическом перевозбуждении. Ее, как всегда, прикрывала Британка.

Британка тщательно работала над своим сценическим имиджем. Вопреки всем ожиданиям и традиции, она приобрела исключительную легкость и живость, почти сравнявшись сценической гибкостью с Итальянкой. Казалось, внутри у Британки рухнул психологический барьер: она разделалась с остатками имперского величия и растопила последний ледок сдержанности. Теперь ее веселость отдавала дешевкой и низкопробностью.

Легги поймал Британку и принудил ее к беседе тет-а-тет.

– Что творится с нашей Янки?

Британка нахмурилась.

– Не набрасывайся на нее, Легги. У нее доброе сердце и самые лучшие намерения.

– Ладно, ты просто мне скажи, куда она подевалась.

– С Американкой все в порядке. Лучше взгляни на Японку! – наябедничала Британка. – Вот у кого крыша поехала!

Легги подозрительно покосился на Японку, одетую в мини-кимоно в форме осеннего листка, которая безразлично гримасничала для фотографов. У нее продолжался приступ мрачного самосозерцания. Впрочем, Японка, в отличие от Американки, всегда вовремя и без нареканий выдавала положенную продукцию.

– Что ж, у Японки небольшая депрессия. Ничего странного, «чудо-хлеб» и шоколадка мигом приведут ее в чувство.

– А по-моему, это клиническая депрессия.

– Твоего мнения никто не спрашивает. У тебя другая задача, гораздо более почетная: привести в чувство Американку. Сама знаешь, ты в этом деле профессионалка. Что она с собой натворила? Опять наркотики?

Блестящие губки Британки сложились в рассудительную гримаску.

– Полагаю, отчасти дело в этом.

– То есть как «отчасти»? Наша Янки употребляет больше кокаина, чем остальные шесть вместе взятые.

Японка и Итальянка охотно присоединились к беседе: они почуяли, что пахнет жареным.

– Просто у нее честолюбие, – объяснила Британка, приподнимая для убедительности узкие плечики. – Она все время изобретает для всех нас разные крупные проекты. Когда мы отказываемся ее слушаться, она