– Возьми и заткнись.

Хохлов уставился на деньги.

– Новые американские сотенные? Те, что еще не научились подделывать?

– Они самые.

– Тогда давай. – И Хохлов спрятал подношение.

– А мне? – сунулся Виктор.

– Позже, парень.

Звук, издаваемый тягачом, внезапно изменился: вместо мучительного скрежета берег огласился пронзительным визгом. Экипаж машины пытался перекричать его на гортанном турецком. От их усилий пришпорить двигатель все вокруг заволокло синим дымом. У воды скопилась оживленная толпа с фонарями и рыбачьими баграми.

– Вот и наш мешочек, – прокомментировал Старлиц.

– Виктор! – окликнул Хохлов племянника. – Не суйся раньше времени! Берегись турок, у них бывают при себе длинные острые кинжалы.

– Посмотри, какая красота! – Виктору не терпелось присоединиться к волнующейся толпе. – Замечательная ночь! Ты только взгляни на эти звезды!

– Вокруг нас мусульмане. Лучше гляди в оба!

Виктор посмотрел на Старлица с извиняющейся наркотической улыбкой.

– Мой дядя такой старомодный! Он патриот.

– Лично я в этом деле новичок, – сказал Старлиц, не отвлекаясь на эмоции. – Как в такой толчее забрать свой товар?

– Тебя удивит, как четко тут все организовано, – сказал Хохлов. – Перед тобой завершение подводного этапа героиновой сети. Торговцы героином имеют теперь свои собственные автобусные линии, компании грузовых перевозок... В Азербайджане, Таджикистане, Туркмении на наркотиках выросла новая мафия. От старых границ ничего не осталось. Торговцы героином очень шустрые, это совершенно свободный рынок. У них есть даже почтовые индексы.

Мужчины вошли в полосу прибоя и, дружно ухая от напряжения, медленно вытянули на пляж огромный баллон. В неверном свете переносных фонарей этот спущенный пузырь больше всего походил на чудовищный использованный презерватив.

Старлиц и двое его компаньонов подошли ближе, чтобы лучше видеть происходящее. Внутри огромного пузыря виднелся водонепроницаемый пластиковый мешок, похожий на кисту, выросшую изнутри на шкуре этого прозрачного выпотрошенного кита. Появились контрабандисты с автоматическим оружием, которым надлежало обеспечить порядок при дележке. С ними был человек с видеокамерой.

– Это еще зачем?! – прошипел Старлиц, вздрогнув, как от укуса. – Мне это не нравится.

–Лучше стой спокойно и не мешай героиновым почтальонам, – посоветовал ему Хохлов. – Камера наблюдения помогает бизнесу. Она действует на людей успокаивающе.

С этими словами Хохлов задрал футболку. Под его торчащими ребрами обнаружился широкий марлевый пояс. Запустив в него один палец, Хохлов извлек наружу картонный пропуск.

– Держи, парень.

Виктор тупо посмотрел на пропуск. Под действием «экстази» он пришел в состояние, когда великолепное самочувствие сочетается с полной утратой инициативы.

– Смотри не вырони! – прикрикнул на него Хохлов. – И пакет не потеряй! Дуй туда. Осторожно мне!

Виктор послушно побежал к морю.

– Лучше, когда он под кайфом, – сказал Хохлов с нескрываемым отчаянием. – Так он хотя бы счастливый. А когда у него депрессия... В общем, лучше тебе не видеть Виктора в депрессии. Тогда он превращается в поэта.

– Дети... – отозвался Старлиц, горестно накрывший ладонями голову.

Представители синдиката контрабандистов уже вскрыли пузырь и тащили вынутый из него груз в яркий квадрат света, посылаемого множеством ручных фонарей. Старлиц чувствовал, как тяжел зловещий порошок в мешке: каждая его крупица обладала собственной дьявольской гравитацией. То был самый лакомый товар на свете, бездымный порох, способный взорвать весь мир, материализовавшееся зло максимальной концентрации и плотности. Реальность внезапно покрылась новым слоем лака – холодным синим мерцанием наркотической тошноты. Мешок был подобен ковчегу, обиталищу божества боли и страха, покорившего мир потребления при помощи нагретой докрасна ложечки – проклятья века, всех его правительств и советов. Это божество вырывалось наружу в виде миллиона грязных доз, впрыскиваемых в туалетах и превращающих людей в насекомых, в безмозглые растения, в отребье, стоящее на карачках на стартовом рубеже нового века...

Хохлов покосился на Старлица со смешанным выражением удивления и сочувствия.

– Тебе тоже небезразличны дети, Леха? Верно, у тебя ведь есть дочь. – Хохлов пытался установить с партнером хоть какой-то душевный контакт. – Как она? Расскажи мне о ней.

– Понятия не имею, – пробормотал Старлиц, с трудом поднимая раскалывающуюся голову. – В последнее время я почти не имею вестей от Мамаши Номер Один и Мамаши Номер Два. Черт их разберет, что творится на их лесбийском континенте нового века.

– Сочувствую. – Хохлов тяжело вздохнул. – Представляю, каково тебе. Неприятная штука – жизнь.

– Все равно от неприятностей никуда не денешься, ас. От них избавлены только люди, живущие вне времени. Но жизнь можно сделать легче. – Старлиц собрался с силами и выпрямился. – Я уже обеспечил