случилось. Придется, Сережа, отсиживаться здесь.

– Да нельзя мне сейчас отсиживаться! – Полундра чуть за голову не схватился. – Нельзя никак – и я, и мой... аппарат сейчас нужны по самое не могу! Как же мне выйти на связь с нашей делегацией? Ума не приложу...

Берестецкая замолчала надолго. Она задумчиво то накручивала на палец свою медно-рыжую челку, то отпускала волосы, чтобы потом накрутить снова. Валентина решала что-то очень для себя важное. Наконец она повернулась к Полундре.

– Сергей, я, наверное, смогу помочь тебе, – медленно сказала женщина. – Да, именно я, не удивляйся. Для начала посмотри на эти фотографии. У моего мобильника есть такая встроенная функция. Размеры крохотные, качество – не очень, но если вглядеться... Ты знаешь этих людей? Впрочем, важнее другое: они тебя знают? Хоть один?

– И я их, и они меня, – уверенно ответил Полундра, всмотревшись в малюсенькие картиночки на дисплее. – Это – контр-адмирал Петр Николаевич Сорокин. Мой самый главный начальник. Впрочем, я узнал его еще по твоему словесному описанию. А вот это... Ну, неважно, кто он такой, но мы с ним знакомы. Но к чему это ты?

– К тому, что я, видишь ли, работаю на Россию. На русскую разведку. Представь себе. Это, кстати, одна из причин, по которой я не возвращаюсь в Москву. У меня есть спецкод нашей резидентуры в Баренцбурге. Правда, пользуюсь я им редко.

От такой новости вид у Павлова стал настолько обалдевший, словно его пыльным мешком из-за угла приласкали. Ничего себе, нечаянная встреча на рейде...

– Обычно я передаю информацию, отслеженную «Гринписом», – продолжала Валентина. – Об инциденте с катером первой сообщила нашим именно я. Та банка, которая на окошке в комнате, это условный знак. Зря смеешься, очень удобно. Здесь иногда появляются люди из Баренцбурга, из соответствующей... фирмы. Если банка на окне, значит, у меня есть информация. Тогда соотечественник заходит ко мне якобы за выпивкой. И никого из соседей это не удивляет: все знают, что я из России. А в их представлении все русские пьют поголовно. Вот и объяснение визита! Так что, хоть на скверный анекдот про сорок восемь утюгов похоже, а действует.

«Вообще говоря, – подумал Полундра, – не лишено остроумия! Используется классический для иностранца стереотип „русского выпивохи“. Но неужели она действительно... Придется верить на слово».

– Однако спецкод мне известен. Не сомневаюсь, что он известен и кому-то из двоих этих людей.

– И тому, и другому, – быстро сказал Полундра.

– Вот и славно. Я улучу момент, чтобы незаметно подойти к ним. Затем назову спецкод. Это докажет, что я не сумасшедшая и не провокатор. После чего я расскажу им все, что знаю о тебе. Что ты был ранен. Что потребовалась операция. Что за тобой гнались американцы. И скажу, где ты сейчас. То есть дам свой адрес. Пусть решают. Если они тебе все-таки доверяют, то они вытащат тебя отсюда.

«За Тинякова не поручусь, – подумал Павлов, – но чтобы мне Сорокин не доверял?! Быть того не может. Слишком хорошо знает меня контр-адмирал, чтобы поверить в мое предательство или внезапное сумасшествие. Значит? Может ведь выгореть, вперехлест меня через клюз!»

– Хуже, если не доверяют. Тогда нам необходим страховочный вариант, – задумчиво сказала Берестецкая, явно решившая любыми правдами и неправдами помочь понравившемуся ей Сергею. Ох, и загадочная это штука – женская душа. Особенно, когда женщина одинокая.

– Помолчи, Сергей. Я немного подумаю.

«До чего же ты еще додумаешься, – обеспокоился Павлов. – От добра добра не ищут. Ты грамотно сделай, о чем говорила!»

– Если сорвется первый вариант, то тебе нужно будет встретиться с кем-то из лидеров оппозиции стортинга, – Берестецкая зажглась новой идеей, даже глаза заблестели. – И все подробно рассказать. Там есть вполне порядочные, честные люди. А у меня есть выход на них.

– Валюша, – грустно улыбнулся Полундра, – это ты что-то путаешь. Оппозиция там или не оппозиция, но эти люди – политики. Я скорее поверю во встречу с марсианином – вдруг они все-таки существуют? – чем с честным политическим деятелем. Вот последних в природе точно не наблюдается! Ты, Валя, не беспокойся. Не должен бы первый вариант сорваться. Сорокин не может мне не доверять, в противном случае мне не в стортинг обращаться надо, а срочно стреляться. Надеюсь, не понадобится.

– Как знаешь, – с тенью обиды в голосе сказала Валентина. – Жди моего возвращения.

Снова щелкнул дверной замок, и Полундра остался один в доме Валентины Берестецкой. Потянулись часы ожидания.

На экологической станции заседание международной комиссии пошло в режиме «нон- стоп», хоть все уже вымотались до последнего предела и голоса до хрипа сорвали. Журналистов заметно поубавилось: что интересного в том, как одна сторона твердит свое, а другая – прямо противоположное, и так – раз за разом, по кругу. После сенсационного выступления контр-адмирала Сорокина о русском спутнике все как-то позабыли. Теперь все крутилось вокруг главного вопроса: кто виновник трагедии с катером экологов? Кто стрелял? И правильно: ради чего комиссия-то создавалась?

Положение складывалось патовое. Снимки с американского разведывательного спутника, висевшего, как и наш, на геостационаре над Землей Принца Карла, еще не пришли. В кулуарах вовсю шептались, что и не придут. Или, напротив, пришли давным-давно, однако американцы их демонстрировать не торопятся. Почему? А вы подумайте, почему... У американской делегации оставался единственный оборонительный резерв – содержание радиограммы – слова про русских. Но после сорокинских снимков и сличения времени выглядела эта защитная линия как-то жидковато. Что оставалось? Тянуть время в надежде бог весть на что да обвинять российскую сторону в фальсификации. Чем громче – тем лучше, благо глотки у американцев были луженые.

На этом фоне холодная, спокойная корректность контр-адмирала Сорокина выглядела очень выигрышно. Нет, он никого не обвинял. С американской делегацией Сорокин вообще прервал всякие контакты, на обвинения и оскорбления не отвечал и в пустые споры не вступал. Он просто раз за разом предлагал норвежцам и наблюдателям из других стран: всмотритесь внимательнее в фотодокументы! Вы что, собственным глазам не верите? Вот же... вот... и вот это! Нас в подделке обвиняют? Прекрасно! Пусть докажут, что это – подделка. Своими собственными фотодокументами докажут, они же говорили, что располагают такими. Мы их за язык не тянули – американцы сами предложили такой способ проверки. Ах, пока не могут предоставить? Ну, так сами делайте выводы из такого прискорбного факта, господа! А крики пополам с голословными обвинениями – это не аргументы в споре.

Сорокин своей цели добился: норвежцы серьезно призадумались. Оно конечно, американцы – союзники по НАТО, как бы даже друзья... Но есть хорошая норвежская поговорка, в русском эквиваленте звучащая так: «Береги меня, господь, от друзей. С врагами я как-нибудь сам управлюсь!» Не тот ли случай? И члены американской делегации все чаще стали ловить на себе косые взгляды хозяев. Да и наблюдатели, посланные в комиссию из других стран, старались держаться от американцев подальше. Медленно, но верно американская делегация оказывалась в изоляции.

В один из коротких перерывов к контр-адмиралу Сорокину и его «техническому консультанту» подошла Валентина Берестецкая.

– Выслушайте меня, – взволнованно сказала Валя на русском, – у меня есть очень важные сведения.

Сорокин с Тиняковым удивленно переглянулись. Русская? Здесь? Откуда? Видимо, из Баренцбурга. Но что важного может сообщить им жительница шахтерского поселка? И вообще, не провокация ли это?

– Для начала... – сказала Валентина, примерно догадываясь, о чем они сейчас подумали, и назвала номер спецкода. Лицо Сорокина изменилось, стало напряженно-внимательным. Тиняков побледнел. Он ничего не мог понять: этот номер ему самому-то стал известен совсем недавно, ему сообщил его лично генерал Шаховской перед отправкой подполковника на борт «Арктура».

– Откуда вам... – начал Сорокин, но тут же оборвал себя. – Впрочем, об этом позже. Что вы хотели нам сообщить? Давайте отойдем в сторонку, я так понял, что ваши сведения не предназначены для чужих ушей.