российской стороны?

– Комментариев не будет, – со злостью сказал Сорокин. – Я военный, а не психиатр. Могу сказать одно: я уверен в том, что Павлов не обстреливал катер. Это провокация.

– Прекрасно! Все слышали?! А кто же его, в таком случае, обстрелял? Чья это провокация?

Контр-адмирал Сорокин раздраженно засопел. Как было отвечать на этот прямой вопрос? Но тут ситуация кардинально изменилась. Через весь конференц-зал, с трудом проталкиваясь и раздвигая журналистов, экологов и просто любопытствующих, к Сорокину шел высокий кареглазый мужчина в простом гражданском костюме. Да! Нужно было что-то экстраординарное, чтобы вытащить Александра Александровича Васильева из его «хитрого домика» в Баренцбурге! Хорошо, что никто из собравшихся в конференц-зале, кроме подполковника Тинякова, в лицо его не знал.

Васильев протянул контр-адмиралу дискету и конверт, прошептал несколько слов и как бы растворился в воздухе. Вот только что был – и нет его! Профессионал...

Сорокин достал из конверта несколько фотоснимков, бегло проглядел их, хмыкнул, и лицо его озарилось чистой и неподдельной радостью. Генерал Шаховской выполнил свое обещание! Ну, сейчас американцы попляшут! Зал настороженно молчал: все понимали – происходит что-то очень важное.

...Роберту Хардеру вновь не повезло. Да, в тот момент, когда он топил гринписовский катер, облачность над Землей Принца Карла была. Но слабая! Вот двумя часами раньше, когда с экологами повстречался «Арктур», небо было затянуто плотными тучами, сверху ничего не разглядишь. Затем тучи разнесло ветерком. А про возможности космического слежения Хардер в азарте как-то позабыл! Ну, вот не блистал цэрэушник умом, и все тут!

– Техническая служба, эти фотографии – на центральный монитор зала! – распорядился Сорокин звенящим от радости голосом. – Все пять, вот в такой последовательности. Компьютер тут имеется, в зале? Отлично! Вот дискета, дайте содержимое файла на экран, а потом с экрана на центральный монитор. Пусть все посмотрят. Там те же фотографии, только их увеличить можно для лучшей видимости. А я с удовольствием прокомментирую. Готово? Прекрасно.

Собравшиеся, затаив дыхание, смотрели на большой экран, нависавший над залом. Члены комиссии рассматривали второй комплект снимков. Было на что посмотреть!

– Из показаний свидетеля, – торжествующе начал Сорокин, – нам точно известно время приема радиограммы с катера. Кроме того, это время зафиксировано в регистрационном журнале радиостанции поселка и, что самое надежное, автоматически отмечалось аппаратурой записи. Здесь ошибок быть не может. А перед вами – фотографии, полученные нашим геостационарным спутником, расположенным на орбите как раз над этим районом Гренландского моря. Там, в правом нижнем углу, проставлены отметки таймера, до секунд. Сравните! Время совпадает!

– Спутника-шпиона, – буркнул себе под нос кто-то из американских членов комиссии.

– Вы лучше фотографии повнимательнее рассмотрите, – ласково сказал американцу контр-адмирал. – О терминах потом поспорим, если желание возникнет. Мне больше нравится выражение «разведывательный спутник». А «спутники-шпионы» – это, на мой взгляд, у вас, милейший. Но не будем отвлекаться!

И корреспонденты, и комиссия – все внимательно рассматривали фотографии, сравнивали время. Прав был Сорокин, время совпадало.

– Мы видим, – продолжал свой комментарий контр-адмирал, – что к моменту приема радиограмм «Арктур» был в семи милях от гринписовского катера, масштабная линейка хорошо видна, кому не лень – подсчитайте самостоятельно. Из чего следует, что ни о каком нападении на катер с гидрографического судна не может идти речи. Этот вопрос можно считать закрытым. Но мы видим не только это! В непосредственной близости от катера хорошо просматривается всплывшая подводная лодка. Обратите внимание на время! За несколько минут до гибели катера... Теперь спросите себя: чья это субмарина? Кроме той самой «мирной американской подводной лодки», которая рыболовством занимается, других в акватории Западного Шпицбергена не наблюдается. Значит? Выводы делайте сами. Обратите внимание: ни на одном из снимков не видно ничего, хотя бы отдаленно напоминающего тот... э-э... подводный аппарат, о котором шла речь в связи с Павловым.

Зал потрясенно молчал, вслушиваясь в каждое слово Сорокина. Комиссия, напротив, гудела как растревоженный улей. Лихо дело оборачивалось, ничего не скажешь...

– Таким образом, обвинение Павлова в нападении на катер становится тем, чем было с самого начала, – ерундой, – гнул Сорокин свою линию. – Но посмотрите на два последующих снимка! Тут уже никакого сравнения по времени не надо, потому что видно, как гринписовский катер разваливается на куски. С чего бы это ему разваливаться? Не с того ли, что вон там, рядом совсем, еще какой-то катерок просматривается? Опять же: а он откуда взялся? Если учесть, что в двух кабельтовых наблюдается «мирная подводная лодка», то интересные мысли в голову приходят... Успокойтесь, представитель США! Да успокойтесь вы, не стоит на меня чуть ли не с кулаками бросаться, здесь не ринг, а я все равно сильнее. Я не собираюсь никого и ни в чем обвинять. У меня для этого нет достаточных оснований. Фактов слишком мало, и они... гм-м... противоречивы. Кроме того, потопили не наш, а норвежский катер. Я буду вполне удовлетворен, если обвинение в этом трагическом инциденте снимут с российских моряков. Как с экипажа «Арктура», так и с Павлова. А дальше уж – дело норвежской стороны. Продолжать расследование, нет ли – это им решать.

Зал, большинство в котором составляли именно норвежцы, возмущенно зашумел. Рядом с контр- адмиралом два норвежских члена международной комиссии чуть не вцепились в американца. Сорокин довольно улыбался.

Тут к микрофону прорвался еще один представитель США. Он был настолько возбужден, что чуть ли не вырвал микрофон из рук контр-адмирала.

– У американской стороны нет уверенности в том, – хриплым голосом заорал американец, – что предоставленные фотодокументы подлинны! Что, если это фальшивка, монтаж?! Мы требуем, чтобы комиссии были предоставлены аналогичные снимки с нашего геостационарного спутника!

– Шпиона... – довольно громко, так что услышали в зале, сказал Сорокин.

В зале послышался смех.

– Но, как бы то ни было, – американец поглядел на контр-адмирала так, что становилось ясно: была бы у него возможность – в клочья Сорокина порвал бы, – на их ненормальном подводнике остается обвинение в нападении на нашу субмарину! Я напоминаю всем: никто не знает, где он сейчас, этот человек очень опасен!

В конференц-зале происходило форменное столпотворение. В комиссии дела обстояли не лучше: ее члены, перекрикивая друг друга, пытались «выработать общую точку зрения». Получалось из рук вон плохо. Наконец микрофон взял в руки пожилой норвежец, председатель международной комиссии, депутат стортинга от Шпицбергена.

– Комиссия прерывает свою работу, – объявил председатель, – чтобы детально разобраться в поступившей информации. Следующее открытое заседание состоится через шесть часов. А сейчас прошу всех успокоиться и разойтись. Здесь не футбольный матч!

Разойтись-то разошлись, но ни один из журналистов гринписовскую базу не покинул. Зрела сенсация, да какая! Так и разбрелись труженики СМИ по гостеприимным домикам «зеленых».

На некоторое время задержалась на экологической станции и Валентина, удивленная и обрадованная услышанным. Но, обнаружив, что дорога сюда, ожидание, заседание и все прочее заняло уже около пяти часов, она заторопилась, ведь дома у нее лежал Павлов, теперь она была уверена в том, что это он. Берестецкая серьезно волновалась: как он там один? Как чувствует себя после проведенной ею операции?

Вполне прилично он себя чувствовал. После того как Берестецкая захлопнула дверь домика, отправившись на экологическую станцию, он спал не более трех часов. Проснулся, попытался подняться с кровати. Получилось неожиданно легко. Он прекрасно помнил все, что произошло с ним за последние несколько часов. Левая рука, после того как гарпун был извлечен, стала хоть немного, но слушаться и почти не болела. Опухоль спала, температуры не было. Полундра удовлетворенно кивнул: главное сделано, дальше его организм справится сам. Быстро справится – на нем все заживало как на собаке. Правда, раскалывалась голова: страшная это штука – самогон. Даже такой хороший. После всего