кладбище Пер… Ла… Шез.

— Эвон куда хватил! — удивился сосед. — До калужского кладбища тебе побывать — самая дальняя дорога. А ты, недорослый, в Париж!

…Пересекая город с запада на восток, «рено» плавно катился по роскошным Елисейским полям, миновал площадь Конкорд. Справа, за парапетом набережной, навстречу текла Сена — голубое ожерелье Парижа.

Демин и Сози молчали, пружинисто собранные и напряженные. С той поры как они расстались, минули десятилетия, и каждый думал, насколько изменился другой и что в нем осталось от того, военной поры, Ивана, Марселя?

Кивнув направо, через Сену, на остров Сите, Марсель скупо обронил:

— Дворец Правосудия. Нотр-Дам — собор Парижской богоматери.

На набережной Сены, по улицам и площадям роскошными свечами цвели парижские каштаны, ликовали весенние цветы. Автомобиль Марселя продирался на восток в густом потоке других машин.

— Июльская колонна на площади Бастилии… Венсеннский вокзал… Площадь Нации…

Демин молчал, все еще мысленно оставаясь между Хотисином и Парижем. Этот реальный Париж, по которому они сейчас ехали, был прекрасен, но лучше ли он был сказочного и героического города детской мечты?

Машина остановилась, и Марсель, выключив зажигание, сказал:

— Пер-Лашез.

Демин обеспокоенно глянул на Марселя и подумал: «Только бы не стал перечислять знаменитостей, что здесь похоронены, да не подсчитал, упаси боже, сколько тысяч франков стоит нынче место на кладбище — на этом священном кладбище, где за деньги может быть похоронен любой толстосум».

Марсель молча вышел из машины. Подождал Демина. И они, как в строю, единым шагом двинулись к воротам. Левой-правой… Раз-два…

Ворота Пер-Лашез! Когда это было? Демин помнит точно: в последний вечер «кровавой недели», 27 мая 1871 года. Последняя тысяча героев Коммуны заняла оборону за этими вот воротами. Версальцы разбили из пушек ворота, ворвались на кладбище.

Слитно печатая шаги — левой-правой, раз-два, — шли они по аллее. Парижский майский вечер, длинные тени надгробий, ряды могил, высеченные в камни стихи, гранитные и мраморные статуи. Тишина и покой вечности. И шелест молодой зелени на вековых деревьях — некоторые из них стояли здесь еще в такие же весенние дни Парижской коммуны, храня в себе память и шрамы версальских пуль.

И здесь же целуется пара влюбленных, играют между могилами девочка с мальчиком, и кому-то из них бабушка вяжет нарядный свитер. И здесь же — выстрелы и стоны, неравный штыковой бой последней тысячи коммунаров с полками озверевших версальцев.

Выстрелы хлещут по кладбищу вразнобой и очередями, как автоматная пальба гитлеровских карателей в блокаде у озера Палик. И Демин видит здесь, на аллее, версальцев: они кричат по-немецки, и обуты они в подкованные сталью, короткие, с раструбами, немецкие сапоги.

В годы оккупации гитлеровцы опутали колючей проволокой кладбище Пер-Лашез и память Коммуны, но день за днем у разбитых барельефов героев появлялись букеты цветов, будто они сами росли здесь, из этой земли, живые и бессмертные, как душа народа!

Потом капитулировали оккупанты в Париже, был подписан главный акт капитуляции фашистской Германии в Берлине, исчезла навсегда колючая проволока, были восстановлены барельефы расстрелянных коммунаров. И день за днем, как живая память, здесь по-прежнему лежат цветы.

…Сто сорок семь коммунаров из последней тысячи были захвачены версальцами в плен и ожидали своего последнего рассвета, своей последней зари. Одному из них, под честное слово, разрешили попрощаться с матерью, младшими братом и сестрой. Отпуская этого единственного среди взрослых мальчишку, версальский офицер был убежден, что жизнь дороже любого слова и мальчишка не вернется. Но он успел вернуться вовремя, к расстрелу.

Единым шагом: левой-правой, раз-два — идут по кладбищу Пер-Лашез Иван Демин и Марсель Сози.

Они помнят точно: это было утром, 28 мая, когда тишину здесь убивали рваные залпы палачей и падали у этой стены расстрелянные коммунары. А вместе со взрослыми солдатами революции упал в бессмертие юный коммунар. И стало это место мемориалом, стеной Коммунаров.

А рядом кровоточит память последней, второй мировой войны: на вертикальной гранитной стене — надпись: «Равенсбрюк». Под ней — связанные руки. Другой памятник — скала с высеченными ступенями, на которых безжизненно склонился узник с камнем на плече, — посвящен жертвам Маутхаузена. Сюда гитлеровцы вывезли 12500 французов. 10000 остались там навсегда.

С холма Пер-Лашез виден Париж. Если посмотреть в другую сторону, на восток, встанут в нашей памяти 2 230 000 человек. Столько жизней своих сыновей и дочерей отдала Победе Беларусь. Двадцать миллионов — положил на алтарь Победы советский народ.

Иван Демин и Марсель Сози остановились у стены Коммунаров. Помолчали.

Демин откашлялся, крутанул лобастой головой и вполголоса запел «Марсельезу»:

Так же слитно, как только что шел рядом, запел вместе с Командиром Марсель. Мелодия была одна, но слова они пели разные.

Слова и музыку революционной песни, ставшей гимном Франции, написал военный инженер, поэт и композитор Руже де Лиль. Русский текст «Рабочей Марсельезы» сочинил философ, социолог и публицист, народник Петр Лаврович Лавров.

В едином душевном порыве два поседевших человека пели — на французском и русском языках:

Потом они вместе еще помолчали, разом поклонились стене Коммунаров и слитно, плечом к плечу, зашагали в обратный путь: левой-правой… Раз-два…

Утром Марсель предложил съездить в Ниццу: море в конце мая уже теплое, можно будет неплохо отдохнуть.

Демин решительно возразил:

— Не могу, друже. Работать я сюда приехал, а не в море плескаться.

На машине Марселя они отправились в департамент Рона, в небольшой городок Венисье, где на заводе фирмы «Берлие» выпускаются большегрузные автомобили, Венисье и молодой город Жодино, на Минщине, в котором построен Белорусский автозавод — побратимы.

Не без удовольствия отметил Демин, что его предприятие в Жодине куда как масштабнее, четче устремлено в будущее. Но, вместе с тем, полезно было бы здесь перенять неумолимо жесткую требовательность к исполнению каждым своих обязанностей. Да и организация отдельных производственных процессов в Венисье и на предприятиях фирмы «Ситроен» тоже представляла известный интерес…

В один из вечеров Марсель спросил: