Цекай испуганно посмотрела на Юрию.
— Э-э-э… Нет. Так, видела его у одного… силанца.
— Брось! Ты не умеешь притворяться!
Цекай молчала.
— Раньше все клейменые были изгоями, — как ни в чем не бывало продолжила Юрия. — Силанцы их сторонились, ведь клеймо передается по наследству, а еще от мужа к жене и от жены к мужу. Но сейчас все немного по-другому. Раньше ведь мы ни за что не встретили бы гоблина у себя во Флауренторне! Да еще с огромной секирой! Ну, например, — она стала говорить тише, — наших гоблинов убили стражи. У них появились клейма и все такое… но они сделали это ради города. Сейчас у половины силанцев такие клейма. Это уже не такой позор, как раньше! Если у тебя есть клеймо, это, скорее, говорит о том, что когда-то твой родственник, возможно, убил гоблина!
— А у тебя есть клейма?
— Одно. На лопатке. Это мой отец убил кого-то. А у тебя где?
— Сзади, на шее. Клеймо убийцы… Но ведь гоблинов убивать тоже не дело!
— Ну, разумеется, лучше ты, чем эти милые создания!
— То есть если мы сейчас убьем гоблина, то попадем в тюрьму?
— Сомневаюсь. Светотени тогда пришлось бы половину населения посадить. Те же стражи, например. Их двое было, когда они убили с десяток гоблинов. И… давай сменим тему!
Этот день мало отличался от предыдущего: Юрия все время была занята сборами, иногда что-то писала пером на длинном свитке, а Цекай, предоставленная сама себе, экспериментировала с посохом. Но разочарование постигло ее почти сразу же.
Она снова и снова взмахивала посохом, выписывая агадаром в воздухе различные узоры. Но ничего не происходило. Тогда она яростно сжала его в руках, и агадар вдруг ярко вспыхнул красным светом. Цекай удивленно замерла, но больше ничего не произошло. Она была готова биться головой об стену и рвать на себе волосы. Она уже хотела было пойти обратно к Мастеру и сказать, что посох не работает, но что-то ее остановило и какой-то голос в голове повторил: «Ты сама не умеешь им пользоваться».
К вечеру Цекай просто лежала на кровати, свесив голову вниз и глядя на посох, мирно лежащий на полу, и словно ожидала, что озарение само снизойдет до нее.
— Ты весь день тут сидишь? — спросила у нее Юрия, появившаяся в дверях.
— Да.
— Почему?
— Хочу.
— Что такое?
— Он не работает.
— Что?
Цекай недовольно села, чувствуя, как отходит от головы кровь.
— Я не знаю, как заставить его что-нибудь делать.
— Пошли.
— Куда?
Юрия не ответила, а стащила Цекай с кровати и вывела из гостиницы. Девушка недовольно ныла сзади, пытаясь донести до Юрии суть своих страданий, но та только отмахивалась.
— Куда мы идем?
— Панталльда будет танцевать с лентой!
— Кто это? И что это за танец «с лентой»? — поморщилась Цекай.
— Панталльда — дочь градоначальника. Танец с лентой — это очень сложный танец, его почти никто не умеет танцевать. Нам здорово повезло! Я за всю жизнь только слышала о нем.
— Это что-то вроде художественной гимнастики?
— Что?
Они вышли на площадь. Ее поверхность выглядела теперь как огромное зеркало, в котором отражались успевшие взойти звезды. Силанцы стояли по краям, и их взгляды были прикованы к маленькой фигурке посредине площади. Панталльда, дочь Роу Киспарри, которую Цекай видела в его доме, стояла в самом центре зеркального круга, опустив грустный взгляд темных глаз на свое отражение. В руке она сжимала длинный лоскут алой ткани, так и сверкавший в свете звезд.
Цекай с сомнением посмотрела на нее. Она не любила всякого рода выступления, а когда кто-то в детском доме устраивал что-то подобное, не могла дождаться конца. Даже когда они с родителями (это было одно из самых ярких воспоминаний) ходили на балет, она с трудом скрывала зевоту. Сейчас она недовольно смотрела на Панталльду и хотела уже незаметно скрыться, но Юрия стояла за спиной, так что Цекай оставалось только ждать.
Выступление началось не так, как принято у людей, с музыки, которая сначала перекрикивает шум толпы, а потом берет верх, а с тишины. Все просто замолчали в одно мгновение.
