– Я говорила о Вас маме, – сказала она, подымаясь с Варей по лестнице. – И Вы знаете – она удивилась, узнав, что Вы женщина-хирург. Она даже решила пригласить Вас работать в нашем госпитале.

Варя поблагодарила за высокую честь, но отказалась, сославшись на уважительную причину: в действующей армии у неё муж, служит в артиллерийских частях и сейчас находится под Варшавой.

– Я каждый рейс могу его видеть. Это редкое счастье во время войны, сказала Варя с улыбкой.

– Очень жаль! В госпитале Вы приобрели бы блестящую практику, нужные связи. У нас много иностранцев. Русская женщина-хирург – это очень эффектно! Правда, что Вы всю осаду Порт-Артура провели в крепости и были награждены Георгиевской медалью за храбрость? – неожиданно спросила княжна.

– Да, но никакой особой храбрости я не проявила. Трусила, когда японцы бомбардировали город и тот район, где находился наш Сводный госпиталь Красного Креста.

– Работать под огнём – разве это не храбрость! Теперь понятно, почему Вы стали хирургом, – всего насмотрелись в Артуре, привыкли к виду крови и страданиям, – продолжала княжна.

Варя шла с княжной по палатам. Все почтительно отвешивали поклоны Ольге Николаевне, а военные вытягивались перед ней в струнку. Княжна милостиво кивала им.

– Вот и наш главный хирург, профессор Фёдоров, – указала княжна на пожилого человека в белом халате, который почтительно вытянулся перед ней. Ольга Николаевна протянула ему руку и, указав на Звонарёву, проговорила: Знакомьтесь, профессор, – женщина-хирург, госпожа Звонарёва с маминого санпоезда.

Фёдоров молча поклонился и пробормотал:

– Не имел чести встречать коллегу! Вы какой университет кончали?

– Женский медицинский институт, – ответила Варя.

– У профессора Горемыкина? – справился Фёдоров. – Простите, не расслышал Вашу фамилию.

Варя громко и отчётливо назвала себя и подтвердила, что действительно училась у Горемыкина.

– Это уж не с Вами ли произошла неприятная история у Горемыкина? осведомился профессор.

– Со мной, к сожалению! – ответила Варя.

– Какая история, Варвара Васильевна? – поинтересовалась княжна.

– Горемыкин воспылал ко мне слишком нежными чувствами и получил от меня должное возмездие, после чего мы оба принуждены были покинуть институт.

– С тех пор Горемыкин не может вернуться в институт, а Вам, как видно, удалось стать врачом, – продолжал Фёдоров.

– До этого я около года провела в ссылке в Сибири и пережила там очень многое, – вздохнула Варя.

– Вы были на каторге? – Глаза княжны сделались круглыми от изумления.

– Нет, просто отбывала ссылку в административном порядке, – пояснила Звонарёва.

– Значит, Вы были замешаны в чём-то политическом? – не унималась княжна.

– Мне не до политики, коль скоро на руках трое детей. Просто приписали мне то, чего не было, а как разобрались, так и отпустили…

– Что же Вы всё-таки сделали? – допытывалась княжна.

– Дала по физиономии профессору!

– Но у Вас же есть муж, он должен был за Вас заступиться.

– Я казачка. Мы умеем и сами постоять за себя.

Княжна с любопытством и удивлением смотрела на Звонарёву. Затем энергично тряхнула протянутую ей на прощание руку и произнесла:

– Может быть это и не особенно женственно – бить своих поклонников, но Вы мне определённо нравитесь, Варвара Васильевна.

К ним подошла младшая сестра Ольги Николаевны и что-то сказала по-английски.

– Прежде всего поздоровайся с госпожой Звонарёвой. Она всю осаду провела в Порт-Артуре и сама врач-хирург, каких мы с тобой ещё не видели, – сделала замечание сестре Ольга Николаевна.

– Простите, – извинилась младшая княжна и, присев в глубоком реверансе перед Варей, протянула ей руку, глядя на неё во все глаза.

Варя поняла, что о ней говорили в царской семье и её имя известно при дворе. Это обеспокоило Варю: она опасалась, что станет известна её репутация политически неблагонадежной. Тогда, конечно, ей пришлось бы распроститься с работой в санпоезде императрицы.

Поблагодарив Ольгу Николаевну, Звонарёва вернулась к своему поезду. Здесь её встретил фон Кек и со своей обычной пренебрежительной манерой спросил:

– Чем Вы так радостно взволнованы, Варвара Васильевна?

– Только что была осчастливлена милостивым разговором с самой императрицей, – многозначительно проговорила Звонарёва. – Её величество были так внимательны ко мне, долго разговаривали со мной, расспрашивали о работе санпоезда. Я, конечно, подробно обо всём рассказала. Они обещали перед отъездом побывать у нас. Я и спешу об этом сообщить начальнику поезда.

По мере того как Варя повествовала о своей мифической встрече и разговоре с императрицей, небрежная вначале поза Кека сменилась на почтительную, руки его сами собой опустились по швам, лицо