несварение. Лучше подождать и выложить ей все это в Монтоке.

В кухню прошмыгнула Эллен.

— Папа, а розового камешка нет в горке.

— Он у меня. Вот здесь, в кармане. Возьми, положи его на место.

— Ты же не велел выносить его из дому.

— И не велю, под страхом смертной казни.

Она чуть ли не с жадностью вырвала у меня талисман и, держа его обеими руками, понесла в гостиную.

Мэри устремила на меня какой-то странный хмурый взгляд.

— Зачем ты его брал, Итен?

— На счастье, родная. И подействовало.

Третьего июля, в воскресенье, дождь лил весь день, как и полагалось, и его жирные капли были какие-то особенно мокрые. Мы пробирались по шоссе в извивающемся, точно червяк, потоке машин, немножко важничая и в то же время чувствуя себя беспомощными и потерянными, словно птицы, выпущенные из клетки на волю и испугавшиеся, когда эта воля вдруг показала им свои зубы. Мэри сидела очень прямо, и от нее пахло только что выглаженным полотном.

— Ты довольна? Тебе весело?

— Я все время прислушиваюсь, как там дети?

— Знаю. Моя тетушка Дебора называла это тоской в веселье. Лети, птица моя! Вот эти оборочки у тебя на плечах — это твои крылья, дурочка.

Она улыбнулась и прижалась ко мне.

— Приятно, а все-таки я прислушиваюсь — как там дети? Интересно, что они сейчас делают?

— Все что угодно, только не думают о том, что делаем мы.

— Да, верно. Им это не интересно.

— Так давай перещеголяем их. Я увидел твою трирему, о нильская змейка, и понял: наш день настал. Сегодня вечером Октавиан будет просить хлеба у какого-нибудь греческого пастуха.

— Бог знает что ты болтаешь. Аллен никогда не смотрит, куда идет. Может побежать прямо на красный свет.

— Да, да! А бедная наша хромоножка Эллен. Правда, сердце у нее золотое, и личиком она недурна. Может, кто-нибудь и полюбит ее, а ногу ей ампутируют.

— Ну, дай мне поволноваться немножко. Мне так лучше.

— Блестяще сформулировано. Ну что ж, давай вдвоем представим себе все ужасы, которые могут случиться.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

— Понимаю. Но вы сами, ваше высочество, принесли в нашу семью гемофилию. Она передается по женской линии. В результате у нас с вами двое гемофиликов.

— Ты самый нежный отец на свете.

— Виновен я! Таких скотов не сыщешь, брат, нигде.

— Я тебя люблю.

— Вот такие волнения я одобряю. Посмотри направо. Видишь, как песок маленькими твердыми волнами набегает на дорогу из-под вереска и дрока? Дождевые капли ударяются о землю и отскакивают от нее мельчайшими брызгами, как туман. Мне всегда казалось, что здесь похоже на Дартмур или Эксмур, хотя и то и другое я видел только на картинках. Знаешь, первый девонский человек, вероятно, почувствовал бы себя в этих местах как дома. Интересно, призраки здесь бродят?

— Если не бродят, так ты их вполне заменишь.

— Комплименты хороши, когда они от всего сердца.

— Сейчас не до этого. Справа должен быть поворот. Смотри, когда будет указатель с надписью «Муркрофт».

И указатель появился. Эта длинная, узкая, точно веретено, оконечность Лонг-Айленда хороша тем, что почва здесь впитывает в себя дождь и слякоти после этого не бывает.

Нам отвели целый кукольный домик, чистенький, весь в ситчике, с прославленными рекламой супружескими кроватями, пухлыми, точно булочки.

— Это мне не нравится.

— Вот глупый! Они же рядом стоят — дотянуться можно.

— Еще дотягиваться? Это меня не устраивает, непотребная девица!

Обедали мы изысканно — ели мэнские лангусты и пили белое вино — много белого вина, так что у моей Мэри заблестели глаза. А я еще коварно подливал ей коньяку, пока у меня у самого не зашумело в голове. Не я, а она вспомнила номер нашего кукольного домика, и не мне, а ей удалось попасть ключом в замочную скважину. В дальнейшем выпитый коньяк не помешал мне — впрочем, если бы ей не хотелось, ничего бы и не было.

Потом, удовлетворенно потягиваясь, она положила голову мне на правую руку и улыбнулась и негромко протяжно зевнула.

— Тебя что-то тревожит?

— Глупости какие. Ты не успела заснуть, а уже видишь сны.

— Ты так стараешься, чтобы мне было хорошо. Я не пойму, что с тобой? Тебя что-то беспокоит.

Странные, прозорливые минуты — первые ступеньки сна.

— Да, беспокоит. Ну, теперь довольна? Ты никому не рассказывай, но небо обрушилось на землю и кусочек его попал мне на хвост.

Она сладко уснула со своей языческой улыбкой на губах. Я высвободил руку, встал и постоял в проходе между кроватями. Дождь кончился, только с крыш все еще капало, и четвертушка луны поблескивала в миллионах капелек. Beaux reves,[30] дорогая моя радость. Только смотри, чтобы небо не упало на нас!

Моя постель была прохладна, но чересчур мягкая, и мне было видно, как четкий месяц бежит сквозь тянущиеся к морю облака. Зловеще закричала где-то выпь. Я скрестил пальцы на обеих руках. Чур меня, хотя бы ненадолго. Двойное чур меня. Ведь на хвост мне упала всего лишь маленькая горошина.

Даже если рассвет пришел в раскатах грома, я ничего этого не слышал. Когда я проснулся, за окном уже золотилось утро, и в нем была бледная зелень папоротника, был темный вереск и красноватая желтизна мокрого песка дюн, а неподалеку, точно листовое серебро, поблескивал Атлантический. Покореженный ствол дуба возле нашего домика приютил у корней лишайник величиной с подушку, весь из ребристых наплывов серовато-жемчужного цвета. Извилистая, усыпанная гравием тропинка вела по кукольному городку к крытому черепицей бунгало, породившему все эти домики. Там была контора, киоски, где продавались почтовые открытки, сувениры, марки, а также ресторан со столиками, покрытыми скатертями в синюю клетку, за которыми нам, куклам, полагалось обедать.

Управляющий сидел у себя в конторе и проверял какие-то счета. Я приметил его, когда он записывал нас внизу, — лысоватый, не нуждающийся в ежедневном бритье. Взгляд у него был одновременно и бегающий и пристальный, и, глядя на наши веселые физиономии, он, видимо, надеялся, что мы приехали сюда наслаждаться любовью, и из желания угодить ему я чуть было не написал в регистрационной книге: «Мистер Джон Смит с супругой». Его длинный мясистый нос вынюхивал грех, даже, кажется, высматривал, служа, как у крота, органом зрения.

— С добрым утром, — сказал я.

Он повел в мою сторону носом.

— Как спали?

— Прекрасно. Можно мне отнести жене завтрак в номер?

— Мы подаем только в ресторане. С половины восьмого до половины десятого.