знала, что думать. И к своему удивлению, ей захотелось снова поговорить с Валентином. Не кричать на него еще раз, а выяснить, о чем он на самом деле думал, и, что более важно, что он чувствовал, пока они были вовлечены в ее так называемое восстание.

Однако после того, что она наговорила ему, было весьма вероятно, что Валентин никогда снова не заговорит с ней. Никогда не поцелует и не прикоснется к ней, и не побеседует с ней, а завтра, возможно, он будет держать под руку какую-нибудь хорошенькую, пустоголовую девицу, притворяясь, что вообще никогда не интересовался Элинор. Если вообще интересовался.

Девушка закрыла лицо руками, раскачиваясь взад и вперед в своем удобном кресле. Какой бы разговор не произошел между ней и Мельбурном, когда, предположительно, она все логически обдумает, Элинор уже знала, каков будет его конечный результат. Ее брат вручит ей список из двух или трех имен, предоставляя ей сделать выбор так, словно она имела свободу выбирать, а затем устроит свадьбу. Если ей повезет, то будет сделано настоящее предложение, хотя, конечно же, ее присутствие будет самой незначительной частью сделки.

Элинор была уверена, что никогда прежде она не ощущала себя такой одинокой, и в глубине своих мыслей она продолжала считать Деверилла тем человеком, с которым ей больше всего хотелось поговорить, его она считала компаньоном и другом. Все происходило так, словно ее сердце отказывалось принять то, что так хорошо понимал ее разум — маркиз отбросил ее прочь, как слишком большую неприятность, и что ей нужно позволит ему уйти и сконцентрироваться на том, чтобы сделать свое будущее настолько сносным, насколько это возможно.

— Проклятие.

Самое худшее было в том, что она сделала это сама. Она хотела новых ощущений, нового взгляда на жизнь, но очевидно, как Мельбурн и заявил ей, ничто из этого не было настоящей свободой. Ей только хотелось, чтобы этот факт был продемонстрирован ей с меньшим шумом и убеждением.

— Тетя Нелл? — послышался тихий стук в дверь.

Итак, они послали Пип на переговоры. Трусы.

— В чем дело, моя дорогая?

— Ты собираешься спуститься вниз на обед?

Элинор заморгала, поворачиваясь, чтобы выглянуть из окна. На улице ее приветствовала темнота, освещенная редкими газовыми фонарями, горевшими вдоль тихой улицы. Господи, да она просидела весь день, безучастная ко всему. Но если она сейчас спустится вниз, то ей придется вступить в еще одно сражение, а она была просто не готова к этому. Пока не готова.

Девушка поднялась и наклонилась через свой туалетный столик, который все еще стоял перед дверью.

— Нет. Пожалуйста, попроси Хелен принести мне немного супа и хлеба, я тебе буду очень благодарна.

— Элинор, ты не можешь вечно оставаться взаперти.

У нее было подозрение, что Себастьян скрывался где-то поблизости.

— Я знаю. Только до завтра.

Ее брат долго молчал.

— Очень хорошо. Ты не находишься под арестом. Я только хочу, чтобы ты оставалась в доме до тех пор, пока мы не оценим ущерб, нанесенный Кобб-Хардингом.

— Я никуда не собираюсь, — ответила девушка, положив ладонь на дверь. — Спасибо за то, что дал мне немного времени.

— Увидимся утром.

— Спокойной ночи, тетя Нелл. Не грусти. Если ты хочешь, чтобы я помогла тебе накричать на кого-то завтра, дай мне знать.

— Благодарю тебя, Пип. Спокойной ночи.

Хелен принесла Элинор суп и хлеб, и помогла отодвинуть мебель обратно на место.

— Мне разобрать вашу постель, миледи?

— Нет. Я сама это сделаю. На самом деле, ты можешь идти. Я выставлю посуду за дверь.

— Хорошо, миледи. В какое время мне разбудить вас утром?

Элинор выдавила улыбку. Некоторые вещи никогда не меняются, не важно, какой хаос царит в ее жизни.

— В половине восьмого, если тебе будет удобно. Спокойной ночи, Хелен.

Горничная сделала реверанс.

— Спокойной ночи, миледи.

Усевшись за туалетный столик, Элинор начала есть суп. Это был ячменный суп с цыпленком, тот, что она обычно предпочитала, но после первой ложки девушка едва замечала его вкус. Ее сознание не хотело отказываться от сценариев и разговоров, в которых она встречалась с Валентином, а тот опускался на колени, чтобы признать, что он заботится о ней и умоляет о прощении за свой обман. Она вздохнула. Это выглядело так мило, но невозможно было представить себе что-то более невероятное.

После того, как она закончила есть, Элинор убрала посуду, а затем провела целый час, бесцельно слоняясь по комнате, четыре раза попытавшись сесть и начать читать, и еще три раза — заняться своей корреспонденцией, но каждый раз терпела сокрушительную неудачу.

— Пропади все это пропадом, — пробормотала она. — Просто иди в постель, Элинор. Утром все будет выглядеть лучше.

Она не верила в это, но поскольку девушка дурачила себя, то с таким уже успехом могла делать это с помощью каких-то приятных вещей. К несчастью, одновременно самой приятной и самой неприятной вещью, о которой она могла думать, оказывался Валентин Корбетт.

Валентин сумел найти Джона Трейси только в третьем клубе из тех, что он посетил этим утром. Герой войны выглядел спокойным и уверенным в себе, и, вероятно, понятия не имел, что сегодня утром ему выпадет шанс присоединиться к одной из самых влиятельных семей Англии. По крайней мере, это не произошло вчера вечером, когда Валентин составлял и отбрасывал один план за другим, распивая бутылку виски. Если бы это уже случилось, то Трейси, без сомнения, сейчас завтракал бы со своими будущими родственниками.

Валентин присел за стол в другом конце комнаты, достаточно далеко, чтобы не быть замеченным, и достаточно близко, чтобы видеть все, что может произойти. Трейси заказал целую тарелку ветчины и два вареных яйца, в то время как Валентин согласился на тост и кофе. И это, безусловно, не имело никакого смысла. Ведь это у Трейси должен был отсутствовать аппетит из-за беспокойства, сочтут ли Гриффины — и Элинор в частности — его достойным того, чтобы присоединиться к их клану.

Кроме составления планов и выпивки, маркиз провел эту ночь, обескураживающе много размышляя над своим поведением, в основном сосредоточившись на том, почему он внезапно решил, что никому не отдаст Элинор, и почему идея об исправлении ситуации, в которой оказалась девушка, вползла в его душу и отказывалась ослаблять свою хватку.

Ради Бога, если он решил жениться, то может выбрать для этого любую женщину, какую захочет. Даже замужнюю, скорее всего, можно убедить оставить своего мужа, если ее соответственно стимулировать. Проблема была в том, что Валентин не хотел никакой другой женщины. А Элинор он не мог получить. Конечно, маркиз мог советоваться со священниками и составлять планы побега, но он же чертов маркиз Деверилл. А Деверилл не выставит себя на посмешище, не станет компрометировать свои принципы, потеряв голову из-за девицы.

Самый худший момент случился как раз перед рассветом. Валентин как раз пытался такими словами, как «обладание», «одержимость», «злость», «ревность» и «собственность», описать то, что он чувствует по отношению к Элинор, а затем верное слово, идеально подходящее слово ударило его прямо между глаз.