— Черт побери, — прорычал он.

— Деверилл! — позвал его знакомый голос.

Маркиз повернул голову в сторону дороги, когда рядом с ним остановилось ландо.

— Хеннинг, — проворчал он, кивнув, и продолжил путь.

— Какая-то дама выставила тебя на улицу, когда ее муж вернулся домой? — со смешком продолжал полный молодой человек, сделав своему кучеру знак ехать рядом с маркизом. — Позволь мне подвезти тебя.

— Благодарю тебя, но нет. Я пройдусь.

— Но…

— Я сейчас не в настроении общаться, Фрэнсис, — прервал знакомого Валентин, остатки его терпения рушились на глазах. — Доброго дня.

Хеннинг дружелюбно кивнул.

— Тогда я оставляю тебя в покое. Я видел много джентльменов с таким выражением на лице. Кучер?

Валентин остановился.

— С каким выражением? — резко спросил он.

— Выражением, которое означает, что какая-то девица вскружила им голову. Даже я сам один или два раза ощущал это. Не говоря уже…

— Никакая девица не вскружила мне голову, — прорычал маркиз. Черт, черт побери! Люцифер сейчас, должно быть, просто воет от смеха. Даже у тупоголового Хеннинга есть для него совет. — Это я кружу им головы.

— Тебе не нужно рассказывать мне об этом, — ответил Фрэнсис Хеннинг, добродушное выражение его лица слегка изменилось. — Я видел результаты. Хорошо еще, что ты разбиваешь сердца только замужних леди.

— Почему это?

— Потому что им уже слишком поздно носить по тебе траур и становиться старыми девами в твою честь.

Деверилл сомневался, что хоть кто-либо из его завоеваний когда-либо задумывался о чем-то подобном. Они переносили свое внимание на следующее завоевание — или завоевателя — точно так же, как это делал он. Точно так же…

— Отлично. — Валентин показным жестом достал карманные часы. — У меня назначена встреча. Извини.

Кивнув, Френсис снова махнул своему кучеру, оставив Валентина стоять посреди тротуара. Из всех людей, которые могли бы сказать что-то стоящее внимания, маркиз считал Фрэнсиса Хеннинга наименее вероятным кандидатом. И все же искривленная логика недоумка почти повторяла то, что ранее ему прокричала Элинор.

Но все это не имело смысла. Она должна ошибаться. Что бы она ни говорила, ни одна девица никогда не использовала его. Мысль о том, что Элинор утверждала, что она проделала это с ним — просто использовала его для того, чтобы получить свое приключение — была смехотворной. И приводила его в бешенство.

Он не был каким-то там племенным быком, которого коровы находят, когда никого лучшего нет поблизости, а затем отправляют обратно на пастбище, когда закончат с ним. Все происходит совсем наоборот. Все это знали. Он это знал.

От Элинор Гриффин было слишком много неприятностей. Другие женщины называли его бесчувственным или жестоким, но они никогда не называли его никчемным. И услышать от нее обвинение в этом было более… раздражающим, чем он мог когда-либо ожидать.

И только из-за того, что первоначальная причина искать ее компании была принуждением с чьей-то стороны, Элинор не стоило пренебрегать значимостью испытанного ею приключения. Она выбрала его, и Валентин предоставил ей возможность получить то, чего она хотела. Даже если бы у него не было обязательств перед Мельбурном, он все равно сделал бы то же самое.

Валентин нахмурился. Это не могло быть правдой. Если бы он каким-то чудом угодил в эту ситуацию, не зная ее братьев, не имея обязательств держать ее в относительной безопасности, то маркиз устроил бы ее приключение таким образом, чтобы оно отражало как можно больше того, что он хотел от нее. И в это приключение бы входило значительно больше секса и гораздо меньше внимания к тому, что, как Элинор утверждала, она ищет. То есть искала.

Неужели Валентин каким-то образом испортил все это для нее, просто не рассказав Элинор о том, что кто-то другой попросил его присматривать за ней? И какого дьявола это вообще должно его беспокоить? Она оскорбила его, ее братья оскорбили его, и у него есть сотня других женщин, которых маркиз может использовать, чтобы прогнать Элинор из своего сознания. Или они могут использовать его, если то, что она сказала, было правдой.

Деверилл снова выругался, игнорируя испуганные взгляды проходящих рядом людей. Она что-то сделала с ним. Она сделала его безумным. Вот почему он никак не мог перестать думать о том, что Элинор сказала, не мог не думать о ее чертовом приключении, не мог не думать о ней. И это, конечно же, приводило маркиза к размышлениям о том, когда Мельбурн пригласит к себе Трейси, и согласится ли Элинор на этот брак просто назло или, что даже хуже, потому, что ей нравится этот чертов герой войны. Вероятно, его она никогда не назовет бесполезным.

— Проклятие.

Маркиз поднял голову, остановившись, когда осознал, что пропустил свой поворот и оказался на Саут-Одли-Стрит перед скромной часовней рядом с Гросвенор. Вероятно, он проходил мимо тысячу раз, но так как это была церковь, то он не обращал на нее никакого внимания.

Церковь. Маркиз намеревался побывать в принадлежащем Богу здании только два раза в жизни: первый раз — когда он найдет женщину, которая сможет родить ему наследника, и второй раз — когда его соберутся хоронить, если только освященный потолок не треснет в ужасе, когда его внесут внутрь.

Застенчиво оглядевшись, Валентин распахнул ворота и вошел на территорию церкви. Молния не поразил его, но, тем не менее, он продолжал двигаться с осторожностью. Арка из переплетающихся роз отмечала вход на маленькое кладбище, в то время как еще больше распустившихся красных цветов окаймляли маленькую дорожку, ведущую к четырем парадным ступеням строения из дерева и камня. Глубоко вздохнув, маркиз уселся на самую нижнюю из гранитных ступеней.

— Доброе утро, сын мой, — произнес тихий мужской голос сзади и выше него.

Что же, это определенно не сам Господь Бог. Валентин наклонился через плечо, чтобы посмотреть, кто это.

— Отец. Прошу извинить за беспокойство. Мне просто нужно было время, чтобы подумать.

Высокий худой мужчина, одетый во все черное, кивнул ему.

— Вы ведь лорд Деверилл, не так ли? Валентин Корбетт?

— Это я.

— Ах. Полагаю, я прочитал одну или две проповеди про вас.

Если Валентин чего и не ожидал, так это юмора от представителя духовенства.

— Для меня это честь.

— Да, небольшое упоминание о грехе всегда заставляет паству внимательнее прислушиваться. — Пожилой священник с ворчанием опустился на ступеньку выше той, на которой сидел Валентин. — Я давно хотел спросить — вас назвали в честь святого?

Маркиз пожал плечами.

— Полагаю, что так. Я родился в день святого Валентина. Кажется, мой отец всегда считал это какой- то шуткой. Я не понимал этого, пока не подрос.

— Да, полагаю, что святой Валентин гораздо легче проникает в более чистое сердце, чем ваше — если судить по репутации. Неужели только необходимость подумать привела вас сюда?

— А вы всегда прячетесь у порога, поджидая язычников, которых можно обратить?

Священник усмехнулся.

— Если хотите знать, я собирался поливать розы. Тем не менее, я приветствую любого входящего в