но издатели ее отклонили, и он покончил с собой.

Ни один мускул не дрогнул на моем лице.

— Он сам сказал тебе, что написал книгу?

— Нет, он и не упоминал об этом. Как раз тогда он перестал говорить со мной о Сью, да и я избегала говорить на эту тему, чтобы не бередить рану. Но поскольку я сама предложила ему написать книгу, а потом весь сыр-бор разгорелся из-за романа, отвергнутого издательством, нетрудно было смекнуть, и чем дело.

Я мог возразить, что самоубийство Дайкса в декабре никак не проливало свет на убийства Джоан Уэлман и Рейчел Эйбрамс в феврале, но хотел успеть перейти к главному, прежде чем оркестр спутает мои карты. Чуть пригубив рюмку, я лучезарно улыбнулся.

— Может, ты и права насчет самоубийства, но не наводишь ли ты тень на плетень? Может, он в тебя влюбился, а не в Сью?

Бланш фыркнула.

— В меня? Если это комплимент, то мог бы придумать и получше.

— Это не комплимент. — Моя рука нырнула во внутренний карман пиджака и извлекла оттуда сложенный листок бумаги. — Это отчет конторских расходов, подготовленный Дайксом и датированный маем прошлого года. — Я развернул его. — Я собирался спросить тебя, как случилось, что Дайкс записал на нем номер твоего телефона, но теперь тебе ничего не стоит ответить, что как раз тогда он названивал тебе и советовался о Сью, так что спрашивать нет никакого смысла.

Я принялся складывать бумажку.

— Номер моего телефона? — изумилась Бланш.

— Угу. Сомервилл три, четыре-шесть-два-ноль.

— Дай посмотреть.

Я протянул ей листок, и она воззрилась на надпись. Потом отвела руку подальше вправо, где было больше света, и присмотрелась.

— Лен не писал это, — заявила она.

— Почему?

— Это не его почерк.

— А чей? Твой?

— Нет. Это почерк Корригана. У него все буквы такие квадратные. — Она нахмурилась. — А что это значит? С какой стати Корригану понадобилось записать мой номер телефона на старом отчете?

— Ладно, это не столь важно. — Перегнувшись через столик, я взял бумажку у нее из рук. — Я просто подумал, вдруг это почерк Дайкса, и решил спросить, на всякий случай. Возможно, Корриган хотел позвонить тебе зачем-то после работы. — Послышалась барабанная дробь, и оркестр грянул удалой фокстрот. Я сунул отчет в карман и поднялся на ноги.

— Ну хватит. Давай проверим, справимся ли мы с этим ритмом.

Мы справились.

Когда я вернулся домой около двух, Вульф уже давно спал у себя наверху. Я задвинул засовы на передней и задней дверях, пару раз крутанул головку сейфа и выпил стакан молока, прежде чем подняться в спальню. Человек никогда не бывает полностью удовлетворен. Натягивая на голову одеяло, я размышлял о капризах судьбы. Почему Сью не могла танцевать так, как Бланш? Вот бы придумать, как можно взять красоту одной и таланты другой и соединить…

С тех пор как Марко Вукчич, самый большой друг Вульфа и владелец ресторана «Рустерман», уговорил Вульфа установить внизу, на цокольном этаже бильярдный стол, воскресный распорядок дня в нашем доме изменился. По утрам Вульф теперь возился на кухне, изобретая вместе с Фрицем очередное сногсшибательное блюдо. В половине второго приходил Марко и помогал его дегустировать, после чего они на пять часов уединялись в бильярдной — погонять шары, Я редко составлял им компанию, даже не будучи занят, так как Вульф бесился, стоило мне положить несколько шаров подряд.

Впрочем, в это воскресенье я рассчитывал поломать установившийся распорядок, и не успел Вульф, позавтракав у себя в комнате, спуститься и войти на кухню, как я выпалил:

— Запись на письме сделана почерком Джеймса А. Корригана, главного компаньона.

Вульф набычившись, уставился на меня, потом перевел взгляд на Фрица.

— Я решил отказаться от гусиного жира, — свирепо пролаял он.

Я возвысил голос:

— Запись на письме сде…

— Я слышал! Отнеси письмо мистеру Кремеру и все ему расскажи.

Когда он переходил на такой тон, срываться на визг смысла не имело, поэтому я сдержался.

— Вы приучили меня, — отчеканил я, — запоминать дословно любую беседу, в том числе и с вами. Вчера вы заявили, что хотите знать, кого мы напугали и чей почерк напоминают эти значки. Я потратил целый вечер и уйму уэлмановских денег, чтобы это выяснить. Да я лучше проглочу это письмо, чем отдам Кремеру! Что из того, что сегодня воскресенье? Если они и впрямь напуганы, они придут. Могу я позвонить им?

Вульф поджал губы.

— Что еще ты выяснил?

— Больше ничего. Это все, о чем вы просили.

— Ладно. Вполне приемлемо. Нам с Фрицем нужно приготовить гвинейского цыпленка, а времени в обрез. Подумай сам, что случится, если ты приведешь сюда мистера Корригана или даже всех этих адвокатов? Я покажу ему карандашные значки, а он станет отрицать, что когда-либо их видел. Я спрошу, кто еще имел доступ к письму, и услышу ответ: любой из них. На все это уйдет минут пять. А что потом?

— Чушь. Раз уж вам так неохота работать в воскресенье и подмывает непременно помахать киями, давайте подождем до завтра. Но на кой черт отдавать письмо Кремеру?

— Потому что в одном отношении он не уступает мне и даже превосходит. Адвокатам станет ясно, как давно уже ясно мне, что я был прав, предположив, что кто-то из их конторы связан с убийствами троих людей. Этот кто-то уже испугался, а полицейский инспектор способен испугать его еще больше и заставить раскрыться. Отнеси письмо мистеру Кремеру и не приставай ко мне. Бильярд для меня не развлечение, сам знаешь, это тренировка.

Он решительно шагнул к холодильнику.

Я уже собрался было пару часов полистать воскресные газеты, но потом решил, что такая ребяческая выходка, предпринятая в отместку Вульфу, ничего не даст. К тому же мне было неясно, куда он гнет. Может, он и в самом деле хотел понаслаждаться на кухне, предаться чревоугодничеству и поиграть на бильярде вместо того, чтобы впрячь мозг в работу, либо же он что-то задумал. Он нередко замышлял какую-то хитрость, не посвящая меня в свой план, так что я могу допустить, что и на сей раз он неспроста решил передать злополучное письмо Кремеру, а не пускать в ход самому. Преодолевая пешком пятнадцать кварталов до Двадцатой улицы под студеным мартовским ветром, грозившим отморозить мне правую щеку, я невольно подумал, что от этой погоды можно ждать и более подлой выходки, например, дождя или снега.

Кремера на месте не оказалось, зато был Перли Стеббинс. Он усадил меня на стул в торце своего стола и выслушал мой рассказ. Я выложил все без утайки, умолчав только о том, каким путем мы выяснили, что это был почерк Корригана, поскольку не видел смысла втягивать Бланш в эту историю. Я просто сказал, что у нас есть основания полагать, что почерк очень похож на почерк Корригана. Перли знал, что роман Бэйрда Арчера назывался «Не надейтесь…». Он пошарил вокруг, пытаясь найти Библию, чтобы проверить третий стих сто сорок пятого Псалма, но безуспешно. Настроен Перли был скептически, хотя и по другому поводу.

— Значит, говоришь, Вульф увидел письмо вчера? — уточнил он.

— Совершенно верно.

— И ничего не предпринял?

— Совершенно верно.

— И он не спрашивал об этом ни Корригана, ни остальных?

— Опять угадал.