возвращались уже очень поздно, и Алмазов падал в изнеможении в постель. Но едва он засыпал, как нужно было вставать и собираться на работу.

А Сашенька безмятежно спала до полудня, когда приходила Хриса Вениаминовна и кормила её завтраком. Потом, в два часа, Сашенька вместе с Хрисой Вениаминовной обедали, а чуть позже, в четыре, пили чай с булочками и пирожками, которые пекла Хриса Вениаминовна. Потом, когда возвращался с работы Алмазов, часов в семь, садились ужинать. А ночью, уже в клубе, Сашенька пила пиво или джин с тоником и закусывала чем-нибудь солёным. Аппетит у Сашеньки был отменным. И когда она кушала, с удовольствием разрывая или разгрызая кусок крепкими, белоснежными зубами, Алмазов зачарованно любовался ею, видя в том особую прелесть, какую-то дикую, первобытную красоту. В такие минуты она казалась ему самкой красивого хищного зверя.

Никаких дел у Сашеньки не было, и ей самой очень нравилось не иметь никаких дел. Безделье виделось ей большим шиком. Но оттого, что Сашенька ничего не делала, много кушала и подолгу спала, она довольно скоро поправилась, сделавшись белой и гладкой. Спохватилась Сашенька, когда уже джинсы перестали сходиться в талии, и пришла относительно своей полноты, которая, впрочем, немало шла к ней, в ужас. Тотчас были предприняты экстренные меры. Через Елену Сашенька записалась в спортивный клуб. И теперь каждое утро вместе с кузиной, заезжавшей за ней на своём американском автомобиле, Сашенька отправлялась заниматься shaping`ом и на тренажёрах. Кроме того, там же в клубе, Сашенька принимала сеансы массажа против целлюлита. Вскоре нагрузки и массажи дали о себе знать. И те джинсы, что ещё недавно не сходились на Сашеньке, сделались теперь велики. Чтобы всегда быть в форме, Сашенька решила не оставлять занятий. Правда, тренировки начинались довольно рано, и пришлось выбирать между ночными клубами и спортивным. Но Сашенька не колебалась в выборе. Пять дней в неделю она решила посвящать тренировкам.

VI

Алмазов с облегчением вздохнул. Не нужно больше каждую ночь мчаться по Москве, а потом сидеть до рассвета в клубе. Не нужно больше думать о том, чтобы успеть выспаться, не нужно бояться уснуть в неподобающем месте. А главное, что вечера теперь он проводил дома вместе с молодой женой. Воскресеньями они ездили в городок, а случалось, что и родственники из городка наезжали в Москву и останавливались у Алмазовых. Чаще других приезжали Ася или Иван. Каждый свой приезд Ася привозила пачку фотографий, на которых, как правило, были запечатлены сидящие вокруг стола люди. С Асиных слов выходило, что все женщины, улыбавшиеся с фотографий, суть чьи-нибудь лучшие подруги, мужчины же все непременно чьи-то любовники. И Ася считала своим долгом сообщить, чьи именно. Начинала она обычно с себя. Немного смущаясь, она тыкала пальчиком в фотографию и очень важно, точно речь шла о жизни и смерти, говорила: «Это мой любовник» или: «Это моя лучшая подруга». При этом слова «любовник» и «лучшая подруга» она проговаривала с каким-то особенным удовольствием. А дальше, но уже без особенного удовольствия, она объясняла, что блондинка в зелёной кофте - лучшая подруга Анжелы, а брюнет с голубыми глазами - любовник Альбины и так далее, пока не перебирала всех. И Алмазов с Сашенькой терпеливо выслушивали её объяснения.

Что за дела были в Москве у Ивана, Илья Сергеич понять не мог, да и не очень стремился. Иван приезжал, подолгу жил у них. Случалось, ни слова не говоря, он исчезал и подолгу не показывался. Но потом также неожиданно появлялся и, как ни в чём ни бывало, снова селился. На расспросы о том, где он пропадал, Иван никогда не отвечал, а только отшучивался и нёс какую-то чепуху, вроде той, что болел бубонной чумой и лежал в больнице. На правах гостя Иван делал набеги на бар, где Алмазов держал по нескольку бутылок разных, но неизменно хороших вин. И пока Иван не выпивал всё до последней капли, домой он не уезжал. Новый свой визит Иван наносил только тогда, когда бар пополнялся. И, точно чувствуя это на расстоянии, Иван спешил приобщиться.

Поначалу забавлявший Алмазова, Иван скоро прискучил ему. К тому же воодушевление и подъём, вызванные женитьбой, истощили себя, и мало-помалу Алмазов снова впал в то унылое состояние, с которым ещё недавно надеялся рассчитаться через новое чувство, новые знакомства и новые впечатления…

Однажды государство наше вдруг сказало своим гражданам: «А ну вас... Живите, как хотите!» Оправившись от потрясения, полученного вследствие такой выходки, граждане бросились, кто как мог, устраивать свои судьбы. Богатство, казавшееся ещё недавно недоступным, жизнь в полном достатке, как и там, у них - всё это замаячило вдруг где-то неподалёку, всё это оказалось возможным и даже легкодостижимым. Красивое, обнадёживающее слово «капитализм» волновало тогда умы. «Ещё чуть-чуть, - казалось, шептало оно, - может быть, пятьсот дней, может, чуть больше. И всё совершенно изменится, наступит другая жизнь. Жизнь с просторными домами и прекрасными автомобилями, вкусной, изобильной едой и множеством приятных, роскошных безделушек!» Благоденствие сделалось целью, смысл которой утратился, и показалось странным, что этот смысл мог вообще когда-то существовать. И взрослые, немало повидавшие люди вдруг уверились, что стоит только это самое благоденствие заполучить, как оно никуда уже не денется, и можно будет коротать дни в достатке и довольстве собой. И никто как будто не думал о том, что, бывает, случись какая-нибудь ерунда в провинциальном городке на задворках Европы, и все усилия, все попечения – всё пойдёт прахом. Исчезнут как миражи довольство собой и достаток, а покой и тишина станут сниться в самых сладких снах.

Нашлись тогда граждане, поверившие, что всё устроилось, как нельзя лучше. Что стоит только самостоятельно повести дело, начать честно и самоотверженно трудиться, наладить полезное производство или торговлю каким-нибудь необходимым для населения товаром, как тотчас труды будут вознаграждены, и благодарное население, явившись за необходимым товаром, принесёт с собою банковские билеты.

Но нашлись и такие граждане, которые очень быстро поняли, что нет ничего глупее, чем честно и