Дорогая Лола, никто не знает, что с нами будет завтра, может статься, что я не вернусь. Поэтому я решил написать это письмо и позаботиться о том, чтобы оно обязательно дошло. Мне нужно рассказать тебе одну вещь и начать придется издалека.

Ты уже слышала о моих давних приключениях в Неваде. Вот об одном из них и пойдет речь. Это случилось в Сильвер-Сити в 1895 году, то есть за десять лет до нашего знакомства. Я тогда ходил без гроша, впрочем, как и все из нашей компании. А компанию мы водили не по дружбе – там никто ни с кем не дружил, – просто почти все в поселении были много старше нас, вот мы и сошлись на время. Тогда все было временным. Верховодил у нас парень по прозвищу Хлыст. Фамилия его Коулман, а вот имя я никак не могу вспомнить. Мы все время держались вместе, и однажды кто-то сказал про нас: Хлыст со своей командой. Это прилепилось, скоро все нас только так и называли „команда Хлыста“.

Потом один из наших – Джордж Роули – застрелил человека. Сам я не видел, как это вышло, но мне рассказывали, что он защищался и действовал по закону. То есть так, как тогда было принято. Но ему не повезло: убитый, оказывается, состоял в „комитете бдительности“, поэтому собрался суд, и Роули решили повесить. Ему бы следовало смотаться, а он остался, и его, естественно, поймали. Поймали и заперли в сарае.

Охранял его там один ирландец – „какой-то гусь по прозвищу Майкл Уолш“, как сказал бы Харлен Скоувил (я его все время вспоминаю). Роули стал подкатываться к этому Уолшу и где-то к полуночи уговорил его послать за Хлыстом. Хлыст пришел, и вместе они поладили на том, что мы поможем Роули бежать, а он нам заплатит. Мы в это время сидели в одной хибаре на окраине города…

…Сидели… немного подвыпившие. Часа в два ночи Хлыст вернулся и при свете спички – пили мы в полной темноте – прочитал нам данное Роули обязательство, которое они с Уолшем засвидетельствовали. Слово в слово я тебе не смогу его повторить, но смысл примерно такой: Роули заявил, что он выходец из богатой английской семьи, что на самом деле у него другое имя – какое, он не написал, а только сказал одному Хлысту – и что, если мы поможем ему бежать из Сильвер-Сити, он вернется на родину, получит свою долю наследства и половину передаст нам.

Не думаю, что кто-то из нас и вправду рассчитывал отхватить кусок у английских аристократов. Разве что Хлыст. Просто мы были молодые, к тому же разогретые вином, и нам не хватало только приключений. Мы хотели не столько заработать, сколько выручить приятеля. Хлыст успел состряпать еще одну бумагу – договор о разделе денег. Уолш уже подписал его, а за ним и остальные. Там говорилось, что каждый получит равную часть суммы, которую Роули заплатит за освобождение. Хлыст предложил взять в долю еще и Горбуна: у этого старика была самая быстрая в Сильвер-Сити лошадь. Она ему досталась случайно – выиграл накануне в покер – и стояла у него без дела.

Денег ни у кого из нас не водилось, но Линдквист накопил немного золотого песка. Мы с Хлыстом пошли к Горбуну и предложили ему продать лошадь за золото. Но он сказал, что мы принесли слишком мало. Тогда Хлыст рассказал ему всю историю и предложил войти в долю. Спросонья Горбун не сразу и понял, чего от него хотят, а когда дошло, хлопнул себя по коленкам и стал хохотать. Оказывается, он всю жизнь мечтал владеть кусочком английской земли, а про лошадь сказал, что она ему ни к чему: все равно проиграл бы, не успев даже покататься. Хлыст показал ему наш договор, но Горбун не захотел его подписывать: у него, мол, правило – никогда и нигде не оставлять своей подписи. На слово нам поверил. Хлыст хотел составить бумагу о покупке лошади в долг, но Горбун опять отказался подписывать. Призвал меня в свидетели и заявил, что лошадь теперь наша. Потом мы пошли в конюшню, оседлали лошадь и отвели ее в поводу – в обход поселка, оврагами – до того места, где ждали остальные.

Я тебе уже рассказывал, как мы спасли Роули: выломали несколько досок из крыши, выпустили его, а потом подожгли сарай. Когда сбежался народ, Роули был уже далеко. Уолш – он, кстати, считался хорошим стрелком – разрядил ему вслед два револьвера, но стрелял мимо. Преследовать Роули никто не стал: все бросились тушить пожар.

Потом о нашей сделке с Горбуном стало известно, но к тому времени у всех появились заботы поважнее. Конечно, поджог сарая мог бы нам дорого стоить, но доказать, что подожгли именно мы, было невозможно. А то, что мы помогли бежать Роули, никого особенно не волновало: его все-таки не считали настоящим преступником. Вот если бы он смухлевал в игре или украл золотой песок, тогда другое дело. Насколько я знаю, никто из нас после этого Роули больше не видел и не слышал. Ты, наверно, помнишь, как я говорил – когда у нас бывали тяжелые дни, – что не мешало бы найти его и напомнить о долге. Но, честно говоря, я не думал об этом всерьез. А вот сейчас пришлось задуматься. Здесь, на фронте, меня постоянно преследует одна мысль: что будет с вами, если я погибну? В каком положении я оставлю и тебя, и дочку? Господи, как бы мне хотелось увидеть мою маленькую Клару! И тебя! Если вы останетесь без гроша, моя жизнь окажется совершенно напрасной.

Теперь самое главное. На прошлой неделе я столкнулся с Роули. Кажется, я тебе уже говорил, что у него на правом ухе нет мочки – если он не врал, ему отрезали ее в Австралии, – но я узнал бы его и без этого. Его лицо здорово врезалось мне в память, я его узнал с первого взгляда. Через двадцать три года – представляешь? Я прокладывал линию связи, где-то в миле от передовой, вдруг вижу, подъезжает английский автомобиль, а в нем четыре офицера. Один подзывает меня и спрашивает, как добраться до нашего штаба. Я ему объяснил. А он заметил мои нашивки и удивился. Как же это американцы допускают, чтобы капитан занимался рытьем траншей? А сам, судя по знакам различия, командующий бригадой. Я засмеялся и говорю: у нас все, кроме рядовых, работают. Тогда он посмотрел на меня повнимательней и говорит: „Черт побери! Гилберт Фокс?“ Я ему: „Так точно. Генерал Роули?“ Он кивнул, засмеялся и, уже отъезжая, помахал мне рукой.

Таким образом, он жив, и по нему не скажешь, что сбежал из какого-нибудь приюта для неимущих, или как это у них там называется. Я уже пытался узнать его настоящее имя, но пока безуспешно. Ну ничего, попозже я выясню. А пока записываю для тебя то, что знаю. Конечно, это может показаться смешным и даже глупым, но ничего другого я не могу оставить вам с Кларой в „наследство“. В конце концов в ту ночь в Сильвер-Сити я рисковал жизнью и свои обязательства выполнил, так что теперь его очередь платить. Тем более если денег у него куры не клюют. Я очень надеюсь, что тебе удастся заставить его раскошелиться, это ведь не только в твоих интересах, но и в интересах нашей дочки. Возможно, я впадаю в несколько мелодраматический тон, но ты пойми, я же на войне. Как только мне удастся выяснить настоящее имя Роули, я сразу впишу его сюда.

И вот еще что. Если ты все-таки найдешь Роули и получишь с него деньги, не думай о тех двадцати шести тысячах, что я задолжал в Калифорнии. Хорошо? Обещай мне, моя дорогая. Мое „наследство“ только для вас с Кларой! Ты знаешь, как я мучился последние десять лет и как мне хотелось вылезти из грязи, хотя я и вляпался не по своей вине, но если я умру, пусть мои долги умрут вместе со мной. Конечно, если ты вдруг получишь так много денег, что их некуда будет девать… Впрочем, это уже из области сказок.

Тебе придется поискать парней из нашей команды. Харлен Скоувил – единственный, про кого я еще что-то знаю. В красной книжечке, которая лежит в ящике моего стола, есть его адрес. Плохо, конечно, что я не могу передать тебе подписанное Роули обязательство – оно вместе с договором осталось у Хлыста. Может быть, тебе удастся найти и его? Или Роули окажется порядочным человеком и заплатит без этой