октябрьские события навсегда освободили Хлебникова от армии. Его вновь попытаются мобилизовать в деникинскую добровольческую армию в 1919 году, и вновь, как и в 1916-м, Хлебников найдет убежище в психиатрической лечебнице.
В это время Хлебников уже совершенно разочаровался в деятельности Керенского и теперь вынашивал грандиозные планы, как свергнуть Керенского и все Временное правительство. «В Мариинском дворце, – вспоминал Хлебников осенью следующего года, – в это время заседало Временное правительство, и мы однажды послали туда письмо: „Здесь. Мариинский дворец. Временное правительство. Всем! Всем! Всем! Правительство земного шара на заседании своем 22 октября постановило: 1) Считать Временное правительство временно не существующим, а главнонасекомствующего Александра Федоровича Керенского находящимся под строгим арестом. „Как тяжело пожатье каменной десницы“. Председатели земного шара Петников, Ивнев, Лурье, Петровский, Я – Статуя командора“». «В Мариинском, – продолжает Хлебников, – в это время ставили „Дон Жуана“, и почему-то в Дон Жуане видели Керенского; я помню, как в противоположном ярусе лож все вздрогнули и насторожились, когда кто-то из нас наклонил голову, кивая в знак согласия Дон Жуану раньше, чем это успел сделать командор. Через несколько дней „Аврора“ молчаливо стояла на Неве против дворца, и длинная пушка, наведенная на него, походила на чугунный неподвижный взгляд – взор морского чудовища».
Далее в своих воспоминаниях, написанных по горячим следам событий, Хлебников дает описание тех октябрьских дней: «У разведенных мостов горели костры, охраняемые сторожами в широких тулупах, в козлы были составлены ружья, и беззвучно проходили черные густые ряды моряков, неразличимых ночью. Только видно было, как колебались ластовицы. Утром узнавали, как одно за другим брались военные училища. Но население столицы было вне этой борьбы».
Литературная и художественная жизнь в Петрограде не затихает ни на один день. Хотя о договоре с Матюшиным на издание пьес речи уже не было, Хлебников подписывает новый договор, на этот раз на театральные постановки. Вместе с В. Татлиным и А. Лурье он собирается ставить на сцене свои драматические произведения: «Ошибку смерти», «Госпожу Ленин» и «13 в воздухе». И опять, вместо того чтобы заниматься постановкой, он уезжает наблюдать развитие революционных событий в Москве. Разумеется, пьесы поставлены не были. Незадолго до отъезда в Москву Хлебников вышел из «блока левых» СДИ. Вскоре весь СДИ прекратил свое существование.
В Москве, как пишет Хлебников, «мы выдержали недельную осаду. Ночевали, сидя за столом, положив голову на руки, на Казанском, днем попадали под обстрел и на Трубной, и на Мясницкой. Другие части города были совсем оцеплены. Все же, несколько раз остановленный и обысканный, я однажды прошел по Садовой всю Москву поздней ночью. Глубокая тьма изредка освещалась проезжими броневиками; время от времени слышались выстрелы».
После установления власти большевиков люди в Москве начали приспосабливаться к новой жизни. Стараниями Бурлюка, Каменского и других литераторов было основано «Кафе поэтов». Оно находилось в Настасьинском переулке в помещении бывшей прачечной. Там стала собираться все та же компания бывших футуристов-гилейцев и левых художников. Кафе просуществовало недолго, но Хлебников там успел побывать и даже стать завсегдатаем этого заведения. Он даже «выступал» там: невнятно произносил десяток строк и, сходя с эстрады, добавлял неизменное: «И так далее...»
В Москве издательские дела Хлебникова, казалось бы, начинают налаживаться: при содействии В. Каменского он заключил договор с меценатом Н. Д. Филипповым на издание своих вещей, но опять же меньше чем через месяц сбежал от опеки Филиппова, Каменского и Бурлюка. Он рассказывал сестре, что в то время имел возможность хорошо устроиться материально. «Меня в Москве пригласили быть редактором одного журнала. Я согласился, получил аванс на расходы: кошелек, туго набитый деньгами; вышел с ним на улицу, прошел немного и раздумал... вернулся обратно и отдал кошелек, отказавшись от должности редактора... „Это слишком меня связывало“, – добавил он задумчиво».[99] Одно время он даже жил в Москве в гостинице «Люкс». Это было, когда Филиппов еще надеялся что-то получить от поэта.
Хлебников едет к родителям в Астрахань, где в это время большевики с боем пытались взять город. Еще недавно казалось, что революционные события не дойдут до Астрахани. В ноябре 1917 года «Астраханский листок» сообщал: «Настроение в городе остается выжидательным. Общее мнение таково, что вероятнее всего Астрахань горькой чаши большевизма не испьет».
Хлебников успел как раз к основным сражениям, которые развернулись 11–26 января 1918-го. Именно эту дату – 26 января – он упоминает в автобиографическом рассказе «Никто не будет отрицать...», написанном вскоре после тех событий. «Это бьются казаки и „нехорошие люди“ – большаки. <...> Я... холодно созерцаю голосование пушечными выстрелами и подачу избирательных записок посредством направленного в небо ружейного боя. <...> Я был без освещения после того, как проволока накаливания проплясала свою пляску смерти и тихо умирала у меня на глазах. Я выдумал новое освещение: я взял „Искушение святого Антония“ Флобера и прочитал его всего, зажигая одну страницу и при ее свете прочитывая другую; множество имен, множество богов мелькнуло в сознании, едва волнуя, задевая одни струны, оставляя в покое другие, и потом все эти веры, почитания, учения земного шара обратились в черный шуршащий пепел. Имя Иисуса Христа, имя Магомета и Будды трепетало в огне, как руно овцы, принесенной мной в жертву 1918 году. Стало легко и свободно».
Во время уличных боев Виктор уходил куда-то наблюдать за ходом военных действий. Вера, больная, сидела дома. Вдруг однажды Виктор пришел домой и сказал ей, что она должна вмешаться в сражение. Он все продумал: зная, где будет происходить главное сражение, он придет туда вместе с Верой, она встанет между красными и белыми и будет уговаривать их помириться и разойтись. Хлебников объяснял, что его не послушаются, а Веру должны послушаться. Сам он будет стоять рядом. Вера на такой отчаянный шаг не решилась.
Когда совершался перелом и в стране, совершался и некий внутренний перелом в сознании поэта. В это время он написал не много. Однако произведения, написанные в этот период, очень важны для всего творчества Хлебникова. Так, в декабре 1917 года он создал одно из лучших своих стихотворений:
Сохранилось восемь вариантов этого стихотворения. Когда в 1921-м Хлебников читал его Вячеславу Иванову, тот назвал Хлебникова ангелом. По поводу этого стихотворения Хлебников в 1920 году говорил: «Кеплер писал, что он слушает музыку небесных сфер. Я тоже слушаю эту музыку, и это началось еще в 1905 году. Я ощущаю пенье вселенной не только ушами, но и глазами, разумом и всем телом».[100] 1905-й – год первой русской революции и Русско-японской войны. Именно с этого момента Хлебников начинает искать «законы времени». Таким образом, «музыка революции», по выражению Блока, и «музыка небесных сфер», которую слышали Пифагор и Кеплер, звучала и для Хлебникова. Для него эти мелодии звучали вместе, были частями одной симфонии. Он слушал «музыку революции», путешествуя по всей России.
Из Астрахани весной 1918 года он вновь уезжает в Москву. Как всегда, Хлебникову было негде жить, и его приютили в семье врача Александра Петровича Давыдова. Несмотря на то что профессия врача вроде бы далека от искусства, в квартире Давыдовых постоянно бывали актеры, поэты, музыканты, художники. Велимиру предоставили отдельную комнату, обеспечив его при этом полным пансионом. У него появился стол, за которым он мог работать. Здесь у Хлебникова даже стала складываться личная библиотека. Раньше у него не было под рукой даже своих собственных сочинений.
Давыдов работал главврачом санитарного поезда, и ему в пайке выдавали какао, сухое молоко, муку и другие продукты, которые в Москве уже трудно было достать. И сам Давыдов, и его жена Лидия
