клубок и вышвырнул вниз за окно. Довольный, прислушался, как рубашка шлепнулась во дворе. Отдавать в стирку длительно и хлопотно. К тому же предстоял отъезд.
Хлебников купил билет до Симферополя. Дмитрий Петровский пошел его провожать, но уехать в этот раз поэту не удалось. На Курском вокзале у Хлебникова украли всё – билет, деньги, вещи, мешок с рукописями. Петровский увез друга к себе на Николо-Песковский. Хлебников относился к подобным ударам судьбы с философским спокойствием. С Петровским ему было о чем поговорить: оба они увлекались украинскими песнями, думами, украинским языком. Петровский хорошо знал украинский язык, и Хлебников предложил ему вместе работать над «таблицей шумов», как он называл азбуку.
Еще один новый знакомый Велимира – поэт и издатель Георгий Золотухин. В начале 1916 года он издал сборник «Четыре птицы», где была достаточно представительная подборка стихотворений Хлебникова, например такое, и ясное и загадочное одновременно:
На квартире Золотухина в феврале 1916 года происходит исключительно важное для Хлебникова событие: основан «союз 317-ти», или, как поэт еще его называет, общество Председателей земного шара. Эта идея вызревала у Хлебникова давно, еще с первых собраний «Гилеи». Число 317 = 365 – 48 известно нам по формуле в «Учителе и ученике». Теперь оно становится числом Председателей земного шара. Общество, по мысли Хлебникова, должно было насчитывать 317 членов. Хлебников был очень увлечен этой идеей. Он надеялся привлечь в общество лучших людей со всей планеты и таким образом воздействовать на все правительства всех государств.
Программу зарождающегося союза он достаточно четко сформулировал в декларации «Труба марсиан»: «Пусть Млечный Путь расколется на Млечный Путь изобретателей и Млечный Путь приобретателей... Пусть возрасты разделятся и живут отдельно... Право мировых союзов по возрасту. Развод возрастов, право отдельного бытия и делания... Мы зовем в страну, где говорят деревья, где научные союзы, похожие на волны, где весенние войска любви, где время цветет как черемуха и двигает как поршень, где зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски и как токарь обращается с своим завтра».
В этой декларации Хлебников обвиняет «приобретателей» в гибели Пушкина и Лермонтова, в травле Гаусса и Монгольфье, в непризнании Лобачевского и футуристов. «Вот ваши подвиги! – восклицает автор. – Ими можно исписать толстые книги!» Поэтому своих друзей – «изобретателей» он призывает объединиться в особое, независимое государство Времени. В конце декларации следовали приказы: «1. Славные участники „будетлянских“ изданий переводятся из разряда людей в разряд марсиан. Подписано: Король Времени Велимир 1-й. 2. Приглашаются с правом совещательного голоса на правах гостей в думу марсиан: Уэллс и Маринетти».
Эту декларацию написал один Хлебников, но под ней поэт поставил несколько подписей: Мария Синякова, Божидар, Григорий Петников, Николай Асеев. Поэта-эгофутуриста Божидара к тому времени уже не было на свете. Остальные были друзьями Хлебникова и едва ли стали бы возражать, что их включили в число 317-ти Председателей земного шара.
Одним из первых в число Председателей вошел Дмитрий Петровский. Далее Хлебников и Петровский занялись привлечением в ряды общества новых членов. Первыми, к кому решили обратиться, были Вячеслав Иванов и отец Павел Флоренский. Иванов жил тогда в Москве, к Флоренскому пришлось ехать в Сергиев Посад. Вячеслав Иванов очень серьезно относился к начинаниям Хлебникова и дал свою подпись на опросном клочке. Многие друзья и ученики Иванова не могли понять, что он нашел в Хлебникове, тогда как сам мэтр русской поэзии считал своего бывшего ученика гением. Он это понял еще в 1908 году, когда Хлебников пришел к нему как никому не известный студент из провинции.
Судьба вновь столкнет их в 1921 году в Баку, и Вячеслав Иванов будет слушать рассуждения Хлебникова о времени, об истории, о поэзии, Хлебников будет читать ему свои стихи, и Иванов назовет его «ангелом». В середине 1910-х годов Николай Асеев спросил Иванова, почему тот ничего не делает для издания хлебниковских вещей, ведь хороший отзыв Иванова очень ценился. Иванов ответил: «Я не могу и не хочу нарушать законов судьбы. Судьба же всех избранников – быть осмеянными толпой». «Осмеяний толпой» действительно в жизни Хлебникова было предостаточно.
Поход к Павлу Флоренскому вышел с приключениями. По дороге в Сергиев Посад друзья встретили цыганку. Цыганка долго говорила о Хлебникове, неожиданно назвала его «коммерческим характером», говорила «о голове, которую он бросает, а сам за пазуху прячет». Наконец добрались до отца Павла. Разговор, о котором мы знаем только по пересказу Петровского, велся вокруг «законов времени». Флоренского эта тема тоже интересовала. Пройдет еще несколько лет, и с Хлебниковым они встретятся на страницах журнала «Маковец», где Хлебников выступит со стихами, а Флоренский – со статьей «О мнимостях в геометрии». Журнал «Маковец» начал выходить в 1922 году, в том же году Хлебников умер, поэтому диалог Флоренского с ним не имел продолжения.
Когда в 1916 году поэт пришел к нему, Флоренский не удивился. Он давно сочувственно следил за творчеством футуристов, интересовался их идеями. Флоренский подробно разбирает стихотворение Хлебникова «Заклятие смехом» и другие произведения футуристов в статье «Антиномия языка». Как вспоминает Петровский, тогда в разговоре с Флоренским Хлебников почему-то умолчал о настоящей цели их визита, об обществе Председателей земного шара.
Хлебников часто бывал молчалив, замкнут. Далеко не всех он удостаивал своей беседы, особенно не любил он окололитературных собраний с разговорами об искусстве, но вопросами математики, естествознания он всегда интересовался и на эти темы разговор поддерживал, если находил достойного собеседника. Одним из тех, кто мог поддержать разговор о математике и физике, был Сергей Бобров, член футуристической группировки «Центрифуга», по образованию математик. Тогда, в 1916 году, вышел второй сборник «Центрифуги», где были также помещены стихи Хлебникова. Эти стихи проникнуты трагическим предчувствием близких катастроф, поэт разочарован в людях и ставит им в пример коней.
У Боброва Хлебников стал спрашивать о работах Эйнштейна. Тот рассказал, что знал, Хлебников же заметил, что ему это не нравится. «Почему не нравится?» – поинтересовался Бобров. «Ну это научный жаргон, больше ничего», – ответил Хлебников. «Ну а как же тяготение?» – спросил Бобров. «Да и тяготение тоже – научный жаргон, – парировал Хлебников, – я легко могу построить мир, где не будет ни света, ни тяготения». Эта парадоксальность мышления Хлебникова нередко проявляется и в его стихах. Неудивительно, что при таких масштабных интересах многие его замыслы остались незавершенными. Это прежде всего относится к его главному историософскому труду «Доски судьбы», над которыми Хлебников работал в 1921–1922 годах. Он так и не успел полностью подготовить «Доски судьбы» для печати.
Пока же, в 1916 году, Хлебников увлечен идеей «государства времени» и обществом Председателей земного шара. Он активно вербует новых членов. Правда, многие даже не подозревали, что стали Председателями земного шара. В хлебниковский список попадают его друзья футуристы Бурлюк, Маяковский, Каменский, Асеев, Ивнев, поэты и писатели Зенкевич, Кузмин, художники Малевич и Спасский, композитор Артур Лурье, летчики Г. Кузьмин и В. Михайлов. В этот же список попали «члены китайского посольства Тинь-Э-Ли и Янь-Юй-Кай», посол Абиссинии Али Серар, Рабиндранат Тагор. В 1917 году «пропуск в правительство звезды» получают даже А. Ф. Керенский и Т. В. Вильсон. Правда, в деятельности Керенского Хлебников очень скоро разочаровался.
С предложением вступить в общество Председателей Хлебников хотел обратиться к Максиму Горькому. К Горькому, хотя он принадлежал к другому литературному лагерю, Хлебников и все футуристы относились с
