тарелки, оставив на скатерти влажную тропинку.
«Наступило общее молчание, – рассказывает Анненков, – все оглянулись на маневр Хлебникова.
– Почему же вы не попросили кого-нибудь придвинуть к вам тарелку с кильками? – спросил я у Хлебникова (конечно, без малейшего оттенка упрека).
– Нехоть тревожить, – произнес Хлебников потухшим голосом.
Снова раздался общий хохот. Но лицо Хлебникова было безнадежно грустным».
Группа «будетлян» – «гилейцев» практически распалась, и у Хлебникова нет какого-то определенного своего круга друзей. В Куоккале и в Петербурге он заводит множество, как он сам говорит, неглубоких, поверхностных знакомств. Он недоволен и Репиным, и Чуковским, и Евреиновым. «Подделка, в конце концов, как люди», – говорит о них Хлебников. В то же время он дорожит знакомством с семьей писателя Бориса Лазаревского. Собственно, интересует его не вся семья, а дочь писателя, Вера Лазаревская, которой он одно время очень увлечен. Еще одно увлечение этого лета и осени – Вера Будберг. С семьей барона Будберга Хлебников познакомился через Матюшина и стал бывать там постоянно.
Он разрывается между двумя Верами – Лазаревской и Будберг. Веру Лазаревскую он сравнивает с Наташей Ростовой, а в Вере Будберг находит сходство с героинями Лермонтова. «Но вообще, – говорит он, – русские писатели не дали равного ей образа». Вера Будберг становится адресатом лирики Хлебникова:
Через месяц после начала знакомства он узнает, что у Веры Будберг есть жених, банковский служащий по фамилии Бэр. «Я в душе заплакал, но обрадовался тому, что Вера хоть не замужем», – записывает в дневнике Хлебников. Проецируя эту ситуацию на сюжеты русской литературы, он говорит: «Я не хочу быть Печориным и боюсь быть Грушницким». А еще чуть позже в дневнике поэта следует горестное восклицание: «Больше я никогда любить не буду!» Эта запись появилась после того, как с подачи Евреинова был составлен целый заговор с целью отбить Веру у жениха. «Попытайтесь ухаживать, – увещевал Евреинов, – все возможно, не торопитесь... Не действуйте нахрапом, – учил он Хлебникова, – девушку нужно сломить, покорить; помните, что вы знакомы без году неделю, отделите от других сестер, чуть что – звоните по телефону, приходите в 6 часов вечера». «Итак, мы заговорщики!» – восклицает Хлебников. Однако из заговора ничего не вышло.
В это время у бывших «гилейцев» появляется еще один новый друг – Осип Брик. Квартира Лили и Осипа Бриков в Петрограде на Надеждинской улице (ныне улица Маяковского) становится штаб-квартирой футуристов. Осип Брик – филолог, вскоре вместе со Шкловским, Якубинским и Поливановым он создает «Общество по изучению поэтического языка», одну из главных школ в русской филологии. Основываться они будут во многом на трудах Хлебникова. Вместе с Бриками на Надеждинской жил Владимир Маяковский. Там регулярно бывали Василий Каменский, Рюрик Ивнев, сестра Лили Эльза (в будущем – Триоле). И у Брика, и у Шкловского был бурный темперамент, они были переполнены новыми идеями, и Хлебников слегка побаивался их. «Я больше к ним не пойду», – сказал он как-то Каменскому, выходя от Бриков. «Почему?» – удивился тот. «Боюсь». – «Чего?» – «Вообще... у них жестокие зубы». Тем не менее Хлебников продолжал приходить, читал стихи и загадочно посматривал на зубы Брика и Шкловского. В сестер Лилю и Эльзу были влюблены многие. Маяковский, как известно, пронес любовь к Лиле через всю жизнь. Василий Каменский тогда влюбился в Эльзу и даже сделал ей предложение, но был деликатно отвергнут.
Влюбчивый Хлебников сохранил хорошие отношения с Лилей до конца своей жизни. И Лиля, и Осип Брик были его горячими поклонниками, принимали участие в его судьбе. Лиля вспоминает, как однажды зимой Хлебников пришел к ним в летнем пальто, весь синий от холода. «Мы сели с ним на извозчика, – пишет Лиля Брик, – и поехали в магазин Манделя (готовое платье) покупать шубу. Он все перемерил и выбрал старомодную, фасонистую, на вате, со скунсовым воротником шалью. Я дала ему еще три рубля на шапку и пошла по своим делам. Вместо шапки он на все деньги купил, конечно, разноцветных бумажных салфеток в японском магазине и принес их мне в подарок – уж очень понравилось в окне на витрине».[83]
Однажды Осип Брик созвал у себя дома ученых-математиков, чтобы Хлебников прочел им доклад «О колебательных волнах 317-ти». Хлебников пытался по-новому взглянуть на связь между скоростью света и скоростями Земли (то есть скоростью вращения Земли вокруг Солнца и вокруг своей оси), корректируя тем самым классическую механику Ньютона. Эта связь, по Хлебникову, заслуживала названия «бумеранг в Ньютона». Переходя затем к судьбам отдельных людей, Хлебников доказывал, что жизнь Пушкина дает примеры таких колебательных волн через 317 дней. Например, свадьба Пушкина состоялась через 317 дней после помолвки с Гончаровой. Однако, как вспоминает присутствовавший на докладе Каменский, смелость хлебниковских уравнений в отношении закона души одного человека привела ученых в состояние опасного психомомента, и они ушли с несомненным бумерангом в головах. Ибо никак не могли связать уравнение опытных наук со свадьбой Пушкина. Только один профессор, надевая галоши, молвил: «А все-таки это гениально».
Друзья как могли поддерживали Хлебникова в его начинаниях. Именно у Бриков 20 декабря Хлебников торжественно был избран Королем Времени, и во время празднования Нового года Осип Брик провозгласил тост «за Короля Времени Велимира Хлебникова». Сам поэт отнесся к этому совершенно серьезно и с гордостью и достоинством носил этот титул до конца жизни.
Новый год у Бриков встречали по-футуристически. Лиля Брик вспоминает: «Елку подвесили в углу под потолком, „вверх ногами“. Украсили ее игральными картами, желтой кофтой, облаком в штанах, склеенными из бумаги. Все были ряженые. Маяковский обернул шею красным лоскутом, в руке деревянный, обшитый кумачом кастет. Брик в чалме, в узбекском халате, Шкловский в матроске, Эльза – Пьеро. Вася Каменский обшил пиджак пестрой набойкой, на щеке нарисована птичка, один ус светлый, другой черный. Я в красных чулках, короткой шотландской юбке, вместо лифа – цветастый русский платок. Остальные – чем чуднее, тем лучше! Чокались спиртом пополам с вишневым сиропом. Спирт достали из-под полы. Во время войны был сухой закон».
В это время Хлебников публикует несколько статей о закономерностях в истории и человеческой жизни. То, что он рассказывал у Бриков, вошло в его брошюру «Время – мера мира», еще одна статья была опубликована в альманахе «Взял». Книга «Взял», вышедшая в декабре 1915 года, подводила итог развитию футуризма. Там в статье «Капля дегтя» Маяковский говорил о смерти футуризма: «Сегодня все футуристы. Народ футурист. Футуризм мертвой хваткой ВЗЯЛ Россию. Не видя футуризма перед собой и не умея заглянуть в себя, мы закричали о смерти. Да! Футуризм умер как особенная группа, но во всех вас он разлит наводнением. Но раз футуризм умер как идея избранных, он нам не нужен. Первую часть нашей программы разрушения мы считаем завершенной. Вот почему не удивляйтесь, если сегодня в наших руках увидите вместо погремушки шута чертежи зодчего, и голос футуризма, вчера еще мягкий от сентиментальной мечтательности, сегодня выльется в медь проповеди».
Таким образом, Маяковский не побоялся сказать то, что в общем-то было ясно: футуризм как единое течение кончился. Революция в поэзии практически была завершена. Совсем не так обстояло дело в живописи. Там все только начиналось, и Хлебников, как всегда, находился в центре событий. Уже в течение нескольких лет выставки «левых» художников в Петербурге устраивала в своем Художественном бюро Надежда Евсеевна Добычина. В 1915 году ее Бюро помещалось в знаменитом доме Адамини на углу Мойки и Марсова поля. Там вскоре откроется кабаре «Привал комедиантов», сменившее «Бродячую собаку», там живут многие друзья Хлебникова, в том числе актриса Ольга Судейкина, там в конце 1915 года поселился и он сам.
15 декабря в Художественном бюро Добычиной открылась «Последняя футуристическая выставка картин 0,10». Она подводила итог «Первой футуристической выставке картин „Трамвай В“», «Выставке картин левых течений» (обе проходили в Петербурге), московской «Выставке живописи 1915 года» и всем предыдущим. Многое на этих выставках было сделано ради эпатажа. В рассказе «Ка» Хлебников, давая обобщенный образ левых течений, пишет: «На выставке новой живописи ветер безумий заставил скитаться от мышеловки с живой мышью, прибитой к холсту на выставке, до простого пожара на ней (с запертыми зрителями)». Пожар случился еще на вернисаже «Ослиного хвоста». Картины не пострадали, однако критики изощрялись в остроумии по поводу «копченых хвостов» и распускали на страницах газет слухи, будто все
