тюрьмы.
Солнце заходило. Погода была тихая, теплая. Было слышно, как на соседнем дворе разговаривали немцы, фыркали лошади.
Подруги принялись откапывать ту самую яму, которую они случайно обнаружили в прошлом году. Края окопа осыпались и надежно ее замаскировали.
Но, чтоб добраться до дырки, надо было убрать всю осыпавшуюся землю, а ее было немало.
Работали в тесноте, по очереди, сменяя друг друга, перебрасывая землю тут же, внутри окопа.
— Поповна! — шепнула Маруся, не выдержав молчания. — А ведь пригодилась наша дырка!.. Совсем по способу графа Монтекристо!..
— Молчи ты, графиня Монтекристо!.. Еще неизвестно, тут ли Евдокия Николаевна — за день ее могли перевести куда-нибудь…
— Она там! Если бы перевели, Витька мне сказал…
— Если бы имел возможность…
— Как тут много осыпалось!..
— Тише! Может быть, ту яму давно изнутри закопали, и мы напрасно стараемся…
Почти вся короткая весенняя ночь пошла на то, чтоб прочистить осыпавшийся окоп и прорыть лазейку под фундамент.
Наконец, лопата в руках Лены прошла под фундамент насквозь. Сомнений больше не было: яма существовала, засыпать ее никто не додумался.
— Аленушка, давай я полезу!
— Некогда тут местами меняться! Жди здесь!
И Лена, сдвинув внутрь часть земли, на четвереньках полезла под фундамент.
Яма была пуста, как и год тому назад. В подвале царила абсолютная темнота: два маленьких окошка, существовавшие в прошлом году, теперь были заделаны и засыпаны снаружи.
Лена ощупью вылезла из ямы на пол подвала и прислушалась: в другом конце подвала кто-то тихо стонал.
Она осторожно, нащупывая каждый шаг, пошла на этот стон, держась рукой за мокрую каменную стенку.
— Евдокия Николаевна! — позвала она шепотом, когда ей показалось, что стон уже недалеко.
— Кто здесь? — послышался из темноты слабый, дрожащий голос, в котором явственно звучал испуг.
Еще вчера смелая партизанская разведчица бесстрашно стояла на допросе перед жандармами и полицаями, и те дивились ее твердости, но здесь, в полной темноте, этот неожиданный шепот так ударил по ее взвинченным нервам, что она еле удержалась, чтобы не закричать от ужаса.
— Свои!.. Друзья!.. Только тише!..
— Где вы? — передохнув, прошептала Евдокия Николаевна; уверенный голос неожиданной гостьи несколько успокоил ее, но все же ее сердце колотилось так, что казалось, на этот стук вот-вот сбегутся все немцы и полицаи, какие только есть в Липне в наличии…
— Идите по стене ко мне навстречу!..
Через несколько бесконечно долгих минут пленница и освободительница в темноте натолкнулись друг на друга.
Было слышно, как на улице, за запертой дверью, немецкий часовой ходит взад и вперед и мурлыкает намозолившую уши «Лили-Марлен»…
Лена взяла Евдокию Николаевну за руку и повела ее за собой вдоль стены, ощупывая ногой землю.
— Лезьте вниз в яму, потом в дырку под фундамент!.. Маруся, ты здесь? Дай Евдокии Николаевне руку!..
Когда все выбрались из подвала в зигзагообразную траншею, на востоке уже разливалась широкая розово-желтая полоса зари.
— Утро! Как мы долго возились!
При бледном свете восходящего солнца они рассмотрели, что платье Евдокии Николаевны было в клочьях и окровавлено, волосы растрепаны, а под глазом красовался огромный синяк.
Идти в таком виде по городу — значило привлечь всеобщее внимание.
— Хорошо, что я догадалась взять запасное платье!
Лена быстро развязала заброшенный еще днем узелок.
В узкой траншее, низко наклоняясь, чтобы не высунуть голов, коллективными усилиями переодели Евдокию Николаевну в чистое платье, повязали ей голову большим платком и выбрались на другой конец зигзагов, посыпая свои следы табаком самосада, так как было известно, что в жандармерии есть собаки.
— Пошли! Авось теперь пройдем благополучно!
— Подожди, Маруся! — остановила подругу Лена. — Ты хочешь ее вести к себе домой?
— Ну, да!.. Больше же некуда!.. Мама знает, я ее предупредила…
— Твоя квартира и так на подозрении из-за жиденят; а, кроме того, придется идти мимо жандармерии, мимо полиции и мимо Пузенчихи.
— А что делать?
— Идем к нам!.. Тут ближе и дорога безопаснее…
— Молодец поповна! — воскликнула Маруся. — Идем к вам!.. У бургомистра искать никто не станет!.. Только знаешь, что: я пойду вперед одна — тут может оказаться патруль, я ему заговорю зубы, а вы тем временем пройдете…
Так и пошли: Маруся впереди, Лена и закутанная Евдокия Николаевна метров тридцать сзади.
Предосторожность оказалась ненапрасной.
— Хальт! — послышался резкий окрик часового.
Маруся смело пошла к нему навстречу; Лена остановилась у стены погорелого каменного дома и прижала к углу свою спутницу.
До них долетел звонкий голос Маруси, которая объясняла немцу, что она работает в Крайсландвирте, что сегодня ей приказано явиться на работу рано-рано, как только взойдет солнце…
Часовой улыбнулся и закивал головой: он узнал веселую переводчицу из Крайсландвирта.
Он отпустил несколько тяжеловесных, чисто немецких острот, Маруся звонко рассмеялась, и они оба пошли рядом посередине улицы, оживленно разговаривая.
А тем временем Лена за их спиной быстро перевела свою спутницу через эту самую улицу и свернула в переулок; здесь не было никаких охраняемых объектов, и встреча с немцами была маловероятна.
Когда они были уже почти у дома, Евдокия Николаевна спросила взволнованным голосом:
— А что с ней, с Марусей? Куда ее этот немец повел? Неужели ее арестовали из-за меня?…
Лена удивилась, потом рассмеялась.
— Арестовали? Марусю? И не думали!.. Вероятно, еще не родился такой немец, который арестовал бы Марусю! Просто она ему сказала, что идет в Крайсландвирт, и ей пришлось волей-неволей идти по направлению к Крайсландвирту.
— Что это значит «Крайсландвирт»?
— Это очень симпатичное учреждение, самое мирное… Попросту управление сельским хозяйством, вроде райзо… Маруся там работает, и я тоже…
Евдокия Николаевна отшатнулась.
— Вы работаете у немцев?!
— Ну, да!
— Что же они там заставляют вас делать?
— Почему «заставляют»? Я работаю агрономом, как и до войны… Но идемте быстрее, не останавливайтесь!.. А то люди уже просыпаются… Не следует, чтобы вас кто-нибудь видел!..
Солнце уже взошло. На улицах людей еще не было, но гарантии, что их никто не видел из окошка, тоже не было.
— Кто это? — Козловская испуганно схватила Лену за руку.