то еще, внезапно исчез звук, и оставалось только смотреть на его неслышно шевелящиеся губы. Затем на экране снова появился ведущий новостей и сообщил: «В Нью-Йорке зарегистрировано несколько смертей в результате нынешней вспышки гриппа, но в большинстве случаев летальному исходу способствовал такой отягчающий фактор, как загрязнение городского воздуха, и, возможно, даже вирус СПИДа. Официальные представители органов государственного здравоохранения подчеркивают, что это русский А-грипп, который совсем не так опасен, как свинка. Тем не менее доктора призывают следовать старому доброму совету: соблюдать постельный режим, отдыхать, пить побольше жидкости и при высокой температуре принимать аспирин».

Ведущий ободряюще улыбнулся… за кадром кто-то чихнул.

Солнце садилось за горизонт, окрашивая его в золотистый цвет, который скоро сменится красным, а напоследок — бледно-оранжевым. Хуже всего было по ночам. Его забросили в совершенно чужой ему край, а ночь еще больше обостряла чувство одиночества, оторванности от родных мест. Нынешним ранним летом зелень, которую он мог видеть из окна, казалась неестественно буйной. В этом было что-то пугающее. У него больше не осталось друзей. Насколько ему было известно, все, с кем он летел из Брейнтри в Атланту, умерли. Его окружали роботы, которые брали у него кровь на анализ под дулом револьвера. Он боялся за свою жизнь, хотя по-прежнему чувствовал себя хорошо и начал верить, что уже и не подхватил Это, чем бы Оно ни было.

По-настоящему Стю сейчас интересовало только одно — можно ли сбежать отсюда.

Придя на работу 24 июня, Крейтон застал Старки стоящим с заложенными за спину руками перед мониторами. Лен посмотрел на его правую руку, на которой блестело кольцо выпускника Вест-Пойнта, и почувствовал прилив жалости. Старки уже десять дней держался на одних таблетках и был на грани неотвратимого трагического конца. Но, подумал Крейтон, если он не обманывается в своих подозрениях относительно телефонного звонка, то конец уже наступил.

— Лен, — сказал Старки, как будто удивившись, — хорошо, что ты зашел ко мне.

— Пустяки, — отмахнулся Крейтон с легкой улыбкой.

— Ты ведь знаешь, кто звонил.

— Так это действительно был он?

— Да, президент. Меня уволили. Этот старый хрыч уволил меня, Лен. Конечно, я ждал, что это случится. И все же больно. Чертовски больно. Особенно больно услышать это от такого ухмыляющегося, самодовольного мешка с дерьмом.

Лен Крейтон кивнул.

— Ладно, — сказал Старки, проводя рукой по лицу. — Это уже случилось. Иначе и быть не могло. Теперь все ложится на твои плечи. Он хочет видеть тебя в Вашингтоне как можно скорее. Он вызовет тебя на ковер и будет хаять как последнего раздолбая, но ты будешь стоять навытяжку, поддакивать ему и соглашаться со всем. Мы сделали все возможное. Этого достаточно. Я убежден, что этого достаточно.

— Если так, страна должна встать перед тобой на колени.

— Штурвал жег мне руки, но я… я держал его, сколько мог, Лен. — В его словах слышалась сдерживаемая ярость, но глаза вновь обратились к монитору, и на мгновение губы у него дрогнули. — Я не сумел бы справиться с этим без тебя.

— Да, нам не привыкать шагать в одной упряжке, верно, Билли?

— Твоя правда, солдат. Теперь слушай. Есть дело наивысшей важности. При первой же возможности тебе нужно увидеться с Джеком Кливлендом. Он знает наших людей за обоими занавесами — «железным» и «бамбуковым». Он знает, как связаться с ними, и не будет медлить с тем, что должно быть сделано. Он сообразит, что нужно действовать быстро.

— Я не понимаю, Билли.

— Мы должны предполагать худшее, — сказал Старки, и лицо его исказила недобрая усмешка. Верхняя губа приподнялась и задралась, как у сторожевого пса, охраняющего ферму. Он показал пальцем на желтые листки телеграмм на столе. — Сейчас ситуация вышла из-под контроля. Эта зараза пробралась в Орегон, Небраску, Луизиану, Флориду. Зафиксированы первые случаи в Мексике и Чили. Вместе с Центром в Атланте мы потеряли трех лучших специалистов, способных решить эту проблему. Наша работа с «Принцем» — мистером Стюартом Редманом не дала никаких результатов. Ты знал, что его инфицировали вирусом «Блю»? Он думал, что это снотворное. Его организм убил вирус, но так, никому не ведомо. Если бы у нас было шесть недель, то мы, может, и придумали бы что-то. Но у нас их нет. Легенда о гриппе великолепна, но необходимо, подчеркиваю, необходимо, чтобы противник никогда не заподозрил, что эта ситуация искусственно создана Америкой. Это может навести его на определенные мысли. У Кливленда есть около двадцати восьми мужчин и женщин в СССР и около десяти человек в каждой из стран восточноевропейского лагеря. Но даже я не знаю, сколько людей у него в Красном Китае. — Губы Старки снова задрожали. — Когда ты сегодня днем увидишь Кливленда, тебе нужно будет сказать ему только «Рим пал». Не забудешь?

— Не забуду, — ответил Лен. У него похолодели губы. — Ты в самом деле веришь, что они сделают это? Все эти мужчины и женщины?

— Наши люди получили эти ампулы уже неделю назад. Они считают, что там находятся радиоактивные частицы, которые будут отслеживаться нашими космическими спутниками. Это все, что им следует знать, верно, Лен?

— Да, Билли.

— И, если ситуация начнет меняться от плохого к… к худшему, никто не поймет, в чем дело. Утечка информации о проекте «Блю» полностью исключена. Все так и осталось в тайне, мы в этом уверены. Просто обнаружился новый вирус. Мутация… У наших противников могут возникнуть подозрения, но времени у них будет очень мало. Все поделится поровну. Лен.

— Да.

Старки опять посмотрел на мониторы.

— Несколько лет назад моя дочь подарила мне сборник стихов. Фамилия автора — Йейтс. Она сказала, что каждый военный должен прочитать Йейтса. Думаю, это была шутка в ее стиле. Ты когда- нибудь слышал о Йейтсе, Лен?

— Кажется, да, — ответил Лен, после недолгого раздумья отказавшись от мысли сообщить Старки, что правильно фамилию поэта нужно произносить Йетс.

— Я прочел каждую строчку, — сказал Старки, вглядываясь в вечную тишину кафетерия. — В основном потому, что она думала, будто я это читать не стану. Нельзя относиться к людям предвзято. Я не слишком много понял — парень, похоже, был со сдвигом — и все же прочел до конца. Забавные стихи. Часто без рифмы. Но было в книге одно стихотворение, которое никак не идет у меня из головы. Как будто этот человек описал то, чему, я посвятил свою жизнь, описал всю ее безнадежность и величие. Он сказал, что все распадается, что центр перестает быть связующим звеном. Мне кажется, он имел в виду, что мир превратится в прах, Лен. Я уверен, что именно это он и подразумевал. Йейтс точно знал, даже если ничего другого он больше вообще не знал, что рано или поздно все вещи ветшают, черт бы их побрал.

— Да, сэр, — тихо ответил Лен.

— От финальных строк у меня просто мурашки пошли по телу, когда я в первый раз прочел это стихотворение. Они и сейчас так на меня действуют. Я выучил этот кусок наизусть. «Что за дикий зверь, чей час наконец настал, крадется к Вифлеему, чтобы родиться там?»

Крейтон молчал. Ему нечего было сказать.

— Зверь уже в пути. — Старки оглянулся. Он одновременно и плакал, и улыбался. — Он уже в пути, и он намного страшнее, чем этот парень Йейтс мог когда-либо помыслить. Все распадается. Наша задача — сдерживать процесс распада, пока у нас хватит сил.

— Да, сэр, — сказал Крейтон и впервые почувствовал, как слезы подступают к его глазам. — Да, Билли.