месте вы п’инесете больше пользы своему отечеству. Желаю удачи.

— А-а, — махнул Роман рукой, откозырял, вышел из штаба и тут же увидел направлявшегося к уборной Сергея Мамочкина. Вот бы и его, парень, по всему, надежный. С Богданом, видать, не получится. Роман медленным шагом тоже пошел к уборной, рассчитывая встретиться с Мамочкиным, когда тот будет идти обратно.

Встретились неподалеку от флигеля, место вблизи открытое — хорошо.

— Повернись ко мне спиной, — сказал Козорог. — Выпачкался, как черт, дай почищу.

— Откуда? — Мамочкин попытался через плечо взглянуть на свою спину. — Что там, чего выдумываешь?..

— Повернись и слушай, что я тебе буду говорить. — Роман принялся рукавом вытирать совершенно чистую спину. — Если тебя вызовут туда, откуда я сейчас иду, и предложат насчет школы пропагандистов, соглашайся, Сережа. Это единственная верная возможность попасть к своим. Соглашайся. Остальное я беру на себя. Поверь мне. Но, может, тебя и не вызовут. А теперь иди. И я тебе ничего не говорил — забудь.

«Вот бы хорошо, если бы и он, — думал Роман, входя в уборную, куда ему вовсе не надо было. — И Руденко бы еще. Надо бы с ним как-то все же объясниться. Теперь уже можно: не выдаст».

Майора Руденко он увидел перед самым обедом — тот проводил занятие с орудийным расчетом. И, как всегда, покрикивал, ругался, давал вводные и то одного, то другого обзывал тупицей.

— Артиллеристы, точней прицел, наводчик зорок, разведчик смел, — сказал Козорог и отдал честь — Здравия желаю, господин майор! Может, и меня примете в свою доблестную команду?

— Отставить! Не мешайте, господин капитан!

— Виноват. Пришел попрощаться, господин майор.

— Как попрощаться, почему попрощаться? — зрачки буравчиками вонзились в Козорога, и Роман понял, что Руденко все же неохота расставаться с ним.

— Отпустите своих доблестных артиллеристов, господин майор, уже пора на обед, — тихо сказал Роман и тут же громко добавил — Переводят в другую часть.

— Разойдись! — скомандовал Руденко. — Марш в столовую, тупицы.

Когда они остались вдвоем, Козорог произнес:

— Богдан, есть возможность вырваться отсюда.

— Как, господин капитан?

— Оставь этот тон. Понимаешь, какое дело… Тебя в штаб еще не приглашали?.. Там вербуют в пропагандистскую школу особого назначения.

Руденко на какое-то время словно онемел, либо слова застряли где-то в горле.

— И ты согласился? — наконец просипел он.

— Ты что, ничего не понял?.. С их помощью на ту сторону.

— Я и без их помощи дорогу на ту сторону найду. — И Руденко зло, презрительно вонзил каштановые зрачки в глаза Козорога. — Хух, пропагандист! Опять что-то мудришь?

— Ладно, Богдан, не хочешь, как хочешь. Очень жаль. Да не смотри ты на меня, как на Гитлера. Да, я уже дал согласие. Мне так надо. Понимаешь, надо. И я хочу чтобы ты знал, где буду я. Может, еще пригодимся друг другу.

Руденко еще какое-то время вглядывался в Козорога, но глаза его вдруг потеплели, и он сказал:

— Я, кажется, начинаю кое-что соображать. Говоришь, надо?.. Так ты потому и в это дерьмо полез что «надо»?.. У меня братуха в разведке, так что я… А не ошибаюсь?.. — Козорог молчал, давая Руденко полностью высказаться. — Кажется, усек. А я, понимаешь, уже о тебе думал: ну и сволочь, «национальный герой!» Извини. Да, трудная у тебя боевая задача.

— Тихо. Так что, Богдан? Решился?.. Ты бы очень пригодился для важного дела.

Руденко нахмурился, подумал, потер затылок, затем сердито звякнул орудийным замком.

— Нет, Рома, это не по мне. Я не такой, как ты. У меня слабые замки, это мне еще братуха говорил. «Огонь!», «в атаку за мной» — это по мне.

— Если замки слабые — не годится, — сказал Козорог. — А сейчас они выдержат?

— Насчет того, что ты мне сказал?

— Я тебе ничего не сказал. Я только про школу пропагандистов.

— Понял. Выдержат, Роман, не беспокойся.

— Тогда прощай. Здесь мы с тобой больше не встречаемся. Так, может оказаться, для тебя будет лучше.

— Умереть или победить, Рома, — пожал протянутую руку Руденко.

— Победить, Богдан, только победить. Во всяком случае сделать все, что можем, для победы.

— Удачи тебе, Рома. Завидую и жалею, что я не такой. Я тоже здесь долго не задержусь. Если бы не ты — я бы уже рванул.

— Богдан, уцелеем, в случае чего я скажу, почему и как ты оказался в этом дерьме.

— Понял. Но я и сам от него очищусь, можешь не сомневаться. Ну, ни пуха, ни пера!

— К черту. Смотри, Богдан!

— О чем ты?

— О замках.

— Валяй, — обиделся Руденко. — Вопрос закрыт. Крышка. А теперь каждый свое.

— Крышка-покрышка? — Козорог усмехнулся: ему вдруг припомнился Никон Покрышка и как он, навестив его в медсанбате, скаламбурил: «Делу Покрышки — крышка».

— О чем ты? — спросил Руденко.

— Да это я так. Ну, бывай, Роман.

Разбудили ночью, приказали полностью собраться, и ночью же выехали. В крытом кузове грузовика оказалось шестеро: русский старший лейтенант, который присутствовал при вербовке, Роман Козорог, Сережа Мамочкин, Бордюков, Житков — «Туз червонный» и еще какой-то незнакомый сержант. Молчали и только чертыхались, когда машину слишком подбрасывало на ухабах. Ехали долго, кругом — заснеженный лес. Пересекли Днепр и в город въехали через древние ворота. Это был не город — его труп, его прах; обгоревшие стены, печальные руины, светили ребрами покалеченные соборы, на улицах — никого. Иногда машину останавливал патруль и объяснялся с сидевшим в кабине Фишером.

Пересекли город, снова выехали на окраину, свернули куда-то, проехали еще немного, снова остановились — очередная проверка документов. Наконец, старший лейтенант сказал:

— Приехали. Вылезай.

Было прохладно. Свежий ветерок еле заметно шевелил ветви деревьев.

Козорог, уже совершенно окоченевший в тонкой шинелишке, с удовольствием выпрыгнул из кузова, огляделся. Два длинных дома, напоминавших бараки, гаражи — все это обнесено колючей проволокой, вроде бы концлагерь, но люди ходят свободно. В советской форме, с советскими погонами, правда, на шапках-ушанках нет звездочек.

Так и должно быть, об этом ему говорили еще в Москве.

— Следуйте за мной, — старший лейтенант повел их к дому-бараку, стоявшему чуть поодаль. В темном коридоре дневальный по-русски козырнул и отрапортовал, что подразделение находится на зарядке. Точь- в-точь, как в советских казармах.