где-то тоже партизанит. Запомнил: Богдан Руденко? Скажешь ему, что я тебя послал. А он пусть попытается как-то связаться со мной. Может, он и мне как-то поможет выбраться отсюда.

Ковзань, кажется, уже полностью доверился Козорогу, спросил:

— Как же он с вами свяжется?

— Как?.. Не знаю. Пусть подумают. Давайте так: ты, конечно, знаешь, что к нашим воротам прибегают всякие девахи. Так вот, пусть партизаны подошлют кого-нибудь из своих.

— Хорошо, пришлют, но как вы распознаете, или как вас распознают?

— Не торопись, я уже продумал. Пусть на той, которая придет сюда, будет синий платочек, а в левой руке какие-нибудь цветы. Тут девахи иногда приносят цветы своим дружкам. И еще: пусть она поет «Катюшу». Ноне совсем, как в песне, а вот так: «Выходила на берег Катюша, выходила на берег пустой». Понял: не крутой, а пустой. Но это еще не все. Потом, когда мы познакомимся, пусть она скажет, что у нее был знакомый Богдан Руденко. Запомнил?.. Об этом — никому здесь. Даже твоему другу Васе Копице. Иначе и мне и тебе будет капут.

— Заметано.

— В общем, так, Гриша, затея Вербицкого должна быть разоблачена во что бы то ни стало. Это и будет наш вклад в победу. А победа, сам понимаешь, вот-вот. — И спросил напрямую: — Ну, а если… попадешься?

Ковзань с минуту молча даже с каким-то презрением глядел на Козорога.

— Я не знаю, кто вы, и я вас никогда не видел, — сказал он.

— Я тебя тоже, Гриша. Жить надо с достоинством, и умереть с достоинством, ведь память о человеке и после смерти живет. Ну, удачи тебе. — Козорог плечом толкнул в плечо Ковзаня и без оглядки пошел в сторону казино. Ну, что же, либо пан, либо пропал, думал он, но не попытаться сорвать провокацию Вербицкого нельзя, и связаться как-то с Руденко тоже надо было попробовать, авось повезет. Теперь все в руках Ковзаня, парень он, кажется, стоящий и надежный.

На второй день ночью отряд Вербицкого на грузовых машинах укатил куда-то, а еще через день, опять же ночью, Роман Козорог был вызван в штаб. Над картой, лежавшей на столе, склонились Лыньков и Фишер. Козорог доложил о своем прибытии. Лыньков, положив на стол карандаш, спросил:

— Как настроение, капитан?

— Бодрое, товарищ подполковник.

— Вот и прекрасно. К двенадцати ноль-ноль привести взвод в полную боевую готовность, взять с собой миноискатели.

— Есть, привести взвод в полную боевую готовность и взять с собой миноискатели! — козырнул Козорог, повернулся и намеревался было выйти, но его остановил Фишер.

— Айн момент, Козорог, — сказал он, пристально вглядываясь в Романа своими стальными глазами. — Ваша жена зовут Ольга?

— Так точно, Ольга, господин майор.

— А малшик — Иван?

— Ваня. Я все это указал в биографии.

— А где сейчас ваша… как это, как это… семья?

— Не знаю. Должна быть на той стороне, но я не знаю. В биографии я также указал местожительство семьи.

— Вы плохой муж, Козорог. Вы не могли ей… как это, как это… Письмо?

— Зачем?.. Может, их уже и нет. Все узнаем после войны, господин майор. А что сейчас расстраиваться. Нет смысла!

— Не надо расстраиваться, Козорог, — сказал Фишер. — Ваша семья есть, и мы позаботились о ней.

Роман почувствовал, что он бледнеет. Вот и случилось то, чего он больше всего боялся, подумал он и спросил:

— Вы что-то узнали о моей семье?.. И как там?

— Все корошо. Теперь все корошо. Было плехо, теперь корошо. Наши люди сделаль забота. Ей будет короший… как это, как это… паек: хлеб, масло, млеко. Прожнвайт она в другой дом, ваш дом — бомба. Надеюсь, скоро получите от нее письмо. Довольны, господин Козорог?

Роман уже полностью овладел собой.

— Премного благодарен, господин майор. Разрешите выполнять приказ?

— Вы отшень короший зольдат, Козорог. Мы это ценим.

— Рад стараться, господин майор.

— Пошель.

Роман четко откозырял, повернулся через левое плечо, вышел твердым шагом и только во дворе опять почувствовал дрожь в ногах. Зайдя за угол дома, прислонился к стене. Оля знает, что он здесь, но не знает и не может узнать почему он здесь. О ней «позаботились», потому что он служит у них. Ужасно! А может, все это липа?.. Нет, похоже, правда: разыскал и взял их заложниками. Ужасно. Впрочем, еще на Большой земле его предупреждали, что он и к этому должен быть готов. Если его семья действительно осталась в оккупации — это весьма убедительный аргумент для оправдания его перехода на сторону власовцев. Спрашивали: если он не готов к такому варианту — может отказаться. Не отказался: война — есть война. Постояв еще немного, он пошел подымать по тревоге взвод.

Утром следующего дня Роман был уже на фронте, под Духовщиной. Местность была знакома: осенью сорок первого здесь он выходил из окружения. Взвод остался в бункере, а Козорог, Лыньков и Фишер в сопровождении офицера СД направились к переднему краю. Сначала шли по лесу, в котором то и дело встречались камуфлированные танки под натянутыми сетками и сосновыми ветками, орудия, затем спустились в траншею. По тому, как она была благоустроена: стенки обшиты досками, дно устлано бревнами, — можно было догадаться: немцы давно обжились на этих позициях. На фронте стояло относительное затишье, лишь изредка ухали дальнобойные орудия, иногда шуршали и квакали мины, где-то хлопали отдельные винтовочные выстрелы — это, наверное, вели охоту снайперы.

Шли гуськом, сутулясь и втянув головы в плечи.

Часовой, спросив пароль, пропустил их в блиндаж командира пехотного батальона. Капитан — худощавый, со шрамом на левой щеке и крючковатым носом — как раз пил кофе из пластмассовой чашечки и был явно недоволен, что ему прервали трапезу. Он молча вскинул руку в нацистском приветствии, нарисовал что-то на листе бумаги, подвинул ее офицеру СД и продолжал пить кофе с галетами. Пока Лыньков и Фишер, склонясь над бумагой, о чем-то перешептывались, Роман разглядывал просторный, в три или четыре наката блиндаж. Стены обшиты досками, походный стол, плюшевый диван, бархатное кресло. «Видно, эти мародеры и грабители приперли откуда-то из города, — подумал Козорог. — С комфортом воюют, сволочи».

Цель их появления на переднем крае стала известна лишь в ячейке наблюдения. На языке Лынькова, который ставил задачу, это звучало так: «учение в условиях боевой обстановки». Ночью взводу Козорога предстояло пропахать животом нейтралку, проложить коридор в минном поле обороны наших и вернуться назад. «Фокус заключается в том, чтобы ничем не выдать себя, — предупредил Лыньков. — По-пластунски, по-пластунски — и каждый должен считать до пятидесяти пяти. Потухла ракета — считай, досчитал — замри. Через каждую минуту будет ракета. Чтобы усыпить бдительность противника. Когда часто ракеты — противник думает, что все спокойно. И без дураков. Каждый должен взрыватели от обезвреженных мин