Он сидел с теплым горшком на коленях, глядел через дверь в сгущающиеся сумерки. Перед внутренним взором его вдруг предстала миссис Продд с дымящейся сковородкой. Куски ветчины перемежались желтыми глазками яичницы; она приговаривала: «Садись-ка, садись, поужинай». Чувство, которому он не знал имени, перехватило горло, протянувшись откуда-то из солнечного сплетения.
Шмыгнув носом, он потянулся к чугунку, выловил из него половину картофелины и уже нацелил на нее рот. Но рука не слушалась. Медленно склонив голову, Дин поглядел на картофелину, словно бы не узнавая, что это такое и зачем существует.
Охнув, он выронил картофелину в чугунок, гулко поставил его на пол и вскочил на ноги.
Упершись руками в дверной косяк, он хриплым невыразительным голосом выдавил:
— Погодите!
Кукурузу давно уже следовало убрать, но она еще стояла в поле. То тут, то там желтели переломленные стебли, разведчики-муравьи оглядывали их и разбегались, разнося слухи. На другом поле застрял грузовик, из сеялки высыпалась озимая пшеница. Не было видно дымка над трубой фермы, и лишь покосившаяся амбарная дверь гулко аплодировала, злорадно приветствуя несчастье.
Дин подошел к дому, поднялся на приступку. Продд восседал на качелях, которые не качались, потому что порвались цепи. Глаза его были полуприкрыты.
— Привет, — проговорил Дин.
Продд шевельнулся, поглядел Дину в лицо. Никаких признаков узнавания. Потом опустил взгляд, подвинулся назад, чтобы распрямиться, и принялся бесцельно ощупывать грудь, нашел подтяжки, потянул, отпустил.
— А, Дин, мальчик мой! — наконец вымолвил Продд. Слова знакомые, но голос похож на изломанные конные грабли. Просияв, фермер поднялся, подошел к Дину и занес уже кулак, чтобы дружелюбно грохнуть тому в плечо… и вдруг забыл о своем намерении. Кулак повисел-повисел и, повинуясь закону тяготения, опустился.
— Кукуруза готова, — проговорил Дин.
— Да-да, знаю, да, — не то вздохнул, не то ответил Продд. — Вот займусь ею. Справлюсь и сам. Так или сяк, а до первых заморозков всегда чего-нибудь да не успеваешь. А вот дойки ни одной не пропустил, — горделиво добавил он.
Глянув в дверной проем, Дин впервые увидел в кухне грязные тарелки и стаи мух.
— Младенец пришел, — проговорил он, припомнив.
— Да. Такой парень, ну прямо как… — и фермер снова словно позабыл, что намеревался сказать. Слова застыли и повисли, как тот кулак.
— Ма! — вдруг вскрикнул он. — Собери-ка мальчику перекусить, быстренько! — потом смущенно обернулся к Дину. — Там она, — сказал он, указывая пальцем. — Если кричать громче, глядь, и услышит.
Дин посмотрел туда, куда указывал Продд, но ничего не увидел. Поймал взгляд фермера и погрузился в него, изучая. Отпрянул невольно и потом лишь понял, что таилось в этих глубинах.
— Принес твой топор.
— О, хорошо, хорошо. А, впрочем, можешь подержать еще.
— У меня уже есть. Убрать кукурузу?
Продд затуманенным взором взглянул в сторону поля.
— Дойки не пропустил, — рассеянно пробормотал он.
Оставив его, Дин отправился в амбар за крюком для початков. Нашел. А еще увидел, что корова сдохла. Отправившись на поле, он принялся собирать урожай. Спустя некоторое время на другом конце поля появился Продд и изо всех сил навалился на работу.
Было уже за полдень, когда они сняли все початки. Продд отлучился в дом, и минут через двадцать показался с кувшином и целой тарелкой бутербродов. Хлеб был черствый, а тушеная говядина явно происходила из запаса «про черный день» миссис Продд. На теплом лимонаде покачивались дохлые мухи. Дин вопросов не задавал. Присев на край поилки, они поели.
Потом Дин отправился к полю, оставленному под пар, и извлек увязший грузовик. Продд поспел вовремя, чтобы усесться за руль. Остаток дня ушел на посев, Дин засыпал семена в сеялку и еще четыре раза помогал вытаскивать засевший грузовик, старательно попадавший во все новые ловушки. Покончив с этим, Дин жестом отправил Продда к амбару, где тот нацепил на рога коровы веревку, потом грузовиком дотащил тушу до опушки. Поставив наконец на ночь машину в сарай, Продд проговорил:
— Эх, жаль, кобылы нет.
— А говорил, что не жалеешь о ней, — бестактно напомнил Дин.
— Знать бы заранее, — Продд повернул к дому и улыбнулся, припоминая. — Да, меня тогда ничего не беспокоило, ничего, понимаешь. — Все еще улыбаясь, он обернулся к Дину и продолжил: — Пойдем-ка в дом. — И весь обратный путь улыбка не исчезала с его лица.
Вошли они через кухню, заваленную старой утварью. Часы стояли. Улыбаясь, хозяин проговорил.
— Ну, парень, пошли в Джекову комнату. Глянь на него.
Дин подошел и заглянул в плетеную колыбель. Кисея была порвана, от влажной гтэлубой шерсти распространялось зловоние. Гвоздики глаз, кожа горчичного цвета, короткая иссиня-черная щетина на голове. Ребенок с шумом дышал.
Выражение лица Дина не переменилось.
Улыбаясь, Продд вывел Дина из Джековой комнаты и прикрыл за собой дверь.
— Ну, видел, что это не Джек. Вот Ма и ушла разыскивать настоящего Джека. Другого-то ей не надо. А тот, что в кроватке — это монголоид, так нам доктор объяснил. Пусть живет, вот вырастет раза в три и доживет до тридцати лет. А если отвезти в город, на лечение к специалисту, вырастет в десять раз. — Он улыбался. — Так говорил доктор. Не закапывать же его в землю, так ведь? Ма — дело другое, она так любила цветы…
Дин погрузил свой взгляд в глаза Продда.
И увидел то, что нужно было фермеру, хотя сам он даже не догадывался об этом. И Дин сделал необходимое.
Потом они вместе с Проддом убрались в кухне, забрали и сожгли колыбельку и заботливо подшитые пеленки, сделанные из старых простыней, новую ванночку, а с ней и целлулоидную погремушку, голубые фетровые ботиночки с белыми помпонами в коробке с прозрачным верхом.
Продд приветливо помахал ему на прощание:
— Подожди-ка, вернется Ма, так набьем тебе брюхо блинами, что лопнешь…
— Запомни: починить дверь амбара, — проскрежетал Дин.
И затопал со своей ношей по склону в лес. Его одолевали немые думы, не укладывавшиеся в слова и картинки. О детях. О Проддах. Одно дело Продды, они приютили его не без причины, теперь он знал, почему они так сделали. Но тогда он был один, теперь у него завелись эти девочки. Незачем возвращаться сегодня к Продду. Но сегодняшние мысли твердили — надо вернуться.
Один. Один Дин, один. И Продд теперь стал один, и Джейни одна, и близнецы… Хорошо, пусть их двое, но они — просто две половинки одного существа. А он, Дин, так и остался в одиночестве, пусть девочки и рядом.
Может быть, Продду не было одиноко с женой. Как знать… Но ему, Дину, в целом мире не сыскать своего подобия, разве что внутри себя самого. Весь мир отверг его, разве это не так? Даже Продды, когда дело дошло до ребенка. И Джейни отвержена, и близнецы — так она сама говорила.
Забавно, думал Дин, как чужая судьба помогает примириться с собственным одиночеством.
Ночная тьма уже запестрела солнечными зайчиками, когда он добрался домой. Коленом отворил дверь и вошел внутрь. Джейни разрисовывала старую фарфоровую тарелку, разводя грязь слюнями. Близнецы сидели в нишах под потолком и перешептывались.
— Что это? Что ты принес? — Джейни сорвалась с места.
Дин аккуратно уложил свою ношу на пол. Возле нее по бокам мгновенно выросли близнецы.
— Младенец, — проговорила Джейни и повернулась к Дину. — Такого уродливого я еще не видала.
