дружков она обозначает инициалами: Г. Р., который всегда был паинькой. Ч. Х., славно обобранный. Н. В. с его поползновениями на самоубийство. Х. Б., совершенно опустившийся после развода с женой. Т. Д. и А. П., оба подсевшие на стакан. И. Дж., умотавший в Новую Зеландию. Б. К., который, по всей видимости, взял да и вступил в Иностранный Легион. Бедняга П. С., сыгравший в ящик.
Единственный, к которому она возвращалась вновь и вновь, единственный, кто отчасти — и чуть ли не наполовину! — достигал ее уровня, «единственный, ради кого я готова была делать глупости», самый обаятельный, самый жестокий, самый искусный в постели (с огромным отрывом ото всех прочих)… обозначается литерами М. Э.! Обитает в Западном Лондоне. Связан с театром.
Я отнюдь не схожу с ума по Николь Сикс. Так почему же эта мысль
Итак, это произошло. Звонок от Мисси Хартер — или, если быть точным, от Джэнит Слотник.
— Алло? Джэнит Слотник? Ассистентка Мисси Хартер?
— Да, сэр. Знаете, у нас в «Хорниг Ультрасон» сегодня такой переполох!
— В самом деле?
— Знаете, мы платим за это огромные деньги!
— Серьезно?
— Ммм… Это новая книга об убийстве Джона Леннина!
Не стану я записывать всю эту мутотень, что она наплела мне об убийстве Джона Леннона. Как все это было «устроено» КГБ и тому подобную бредятину. Наконец она добралась до дела:
— Мисс Хартир просила меня позвонить вам — насчет вашего проекта.
— Почему — проекта, мисс Слотник? Ведь то был план-конспект… Как вы его восприняли?
— Мы разочарованы, сэр.
При этих ее словах трубка выскользнула у меня из рук, словно мокрый обмылок.
— …согласна, что начало написано сильно. И развязка хороша.
— Что? Заключение?
— Что нас тревожит, так это середина. Что там происходит?
— Откуда же мне знать? Я имею в виду, что не могу вам всего рассказать, пока всего не напишу. Роман, мисс Слотник, это путешествие. А как вам понравились первые три главы?
— Мы считаем, что это значительное достижение. Одно, сэр, нас беспокоит. Небольшой, знаете ли, налет литературщины.
— Литературщины? Господи, да вам надо бы… Извините. Прошу прощения, мисс Слотник.
— Сэр.
— Мне необходим аванс, мисс Слотник.
— Я пока не уверена, что мы готовы заключить с вами договор, сэр. В этом отношении наши с мисс Хартир точки зрения полностью совпадают.
Я униженно обещаю сделать все, что только они потребуют, соглашаюсь одно сократить, другое смягчить, третье переписать, все вместе взятое привести в порядок, пока наконец Джэнит весьма и весьма прохладно дает согласие ознакомиться с главами с четвертой по шестую.
— И еще нас не устраивают имена, сэр.
— Это не страшно. Я и так собирался их изменить.
Теперь мне изредка звонит Николь Сикс. Один звонок, два. Даже три. Обычно это случается поздно ночью: именно тогда она испытывает желание продолжить наши дебаты — или разработку плана военных действий — или обсуждение сценария. Она призывает меня к себе, и я всегда к ней являюсь.
Очевидно, что-то во мне ждет этого. Не так давно я спал по ночам как новорожденный: не мог оставаться с открытыми глазами более пяти минут подряд. Затем какое-то время сон мой походил на младенческий: я пробуждался дважды в час, весь залитый слезами. Но сейчас я действительно приближаюсь к вершине своих возможностей и скоро, наверное, уподоблюсь какому-нибудь меднолицему старцу-аскету в пещерах Ладака — или же Мармадюку: сон для меня станет чем-то совершенно безразличным. Поэтому, хоть и не без труда, полный ночных страхов и предвкушения усталости, которая затем последует, я встаю и отправляюсь к ней. Это моя работа.
Три ночи — или три зари? — тому назад, когда я засучивал рукава, собираясь приступить к девятой главе, она позвонила мне в половине третьего. Я тут же отправился к ней в «своем» авто. Состроив потешную мину, она приняла у меня пальто и шляпу. Была она полностью одета — платье из черного бархата — и распивала шампанское: я лицезрел одну из ее
— И все-таки, от чего вы умираете?
— Здесь все дело в синергизме[45].
Вот ведь какая у нас с нею взаимозависимость! Мы не говорим, мы не могли бы говорить ни с кем другим так, как говорим друг с другом. А вот ей я могу сказать обо всем, не пряча взгляда. Сказать даже об
— Та-ак… — задумчиво протянула она. — Заразное заболевание? Нет. Наследственное или приобретенное? Наследственное.
— Незаразное, точно, — сказал я. — Но, возможно, приобретенное. Радиогенное, естественно. Точно сказать никто из врачей не может. Совершенно необычный случай. Хотите, расскажу? Это займет минут десять.
— Да-да, пожалуйста. Мне это, знаете ли, очень интересно.
— Лондонские Поля… — начал я.
Она знала о некоторых отдельных ветвях, но, конечно, не могла предполагать о том, что я находился в самом центре всего пучка. И ей это на самом деле интересно. Она
— Вы сильно выросли в моих глазах, — сказала она, когда я наконец выговорился. — Стало быть, вы в какой-то мере находитесь в сердцевине всего этого. В какой-то мере вы и есть Кризис.
— Ну что вы! — скромно сказал я. — Я так не думаю. Я не Кризис. Я, скорее, Статус.
— Значит, вы знаете об Эноле Гей.
— Да. И о Малыше тоже.
Позже она показала мне свое «письмо», которое лежало у нее на столе, чтобы Гай мог его прочесть.
— Профессора Барнс и Ноубл[46], — сказал я. — Не слишком ли рискованный выпад?
— Будет еще рискованнее, — сказала она. — Читайте дальше.
— «…портреты Саскии кисти Рембрандта — или, может, портреты Марты, писанные Боннаром, — то ли сами „проникнуты“ интимным знанием, то ли отражают страстное желание художника „проникнуть“ внутрь своей модели. Потому что избранная им линия всегда приводит к грубым спекуляциям. Сошлюсь на собственный опыт…»
— Переверните страницу.
— «…я в своей жизни позировала, пожалуй, дюжине художников — и с большинством из них спала. Смею утверждать, что это никак не воздействовало ни на меня, ни на них, ни на то, что возникало на холсте».
Я умолк и посмотрел на нее. Она пренебрежительно шевельнула плечом — мол, а ну и что?
— Но для чего вам этот совершенно не нужный риск? — сказал я. — Очень опрометчиво, ведь вы же для него девственница и все такое… И все-таки снимаю перед вами шляпу: удивительная уверенность! Вы
