Ну, дашь мне знать, когда закончишь.
Она уплыла в глубь квартиры, в гостиную, в кухню. Поставила серебряный поднос на деревянную сушильную доску. Приготовила еще одну чашку кофе, закурила еще одну сигарету и стала читать журнал «Тайм»… В главной статье номера говорилось о погоде. Как обычно. Трудно поверить, что еще совсем недавно
Однако новый наклон Земли означал еще и то, что в Лондоне будет наблюдаться полное затмение. 5 ноября Лондон снова увидит «солнечную корону». По улицам уже слонялись мальчишки со своими чучелками, выклянчивая «пенни для чучела Гая»[80]. Сами чучела были оскорбительно небрежны: так мало мысли было на них затрачено, так мало заботы, так мало любви. Они не стоили даже и пенни. А пенни не стоило ничего.
После длительного забытья (пренебрежения, забвения) она постучала в дверь спальни. Обыкновенно он подавал ей знак, доверительно кашлянув. Но Китова учтивая прочистка горла, раз начавшись, могла потом более часа яриться перхотой. «Да?» — сказал он хрипло. Войдя, она с гневом поняла, что Кит не воспользовался как должно своим уединенным угощением. Она быстро проследовала за его взглядом к телеэкрану и увидела там саму себя, в стоп-кадре: она сидит за письменным столом, что в соседней комнате (водрузив на него одну ногу), в угольно-черном костюме, приведенном в ошеломительный беспорядок. Николь снова посмотрела на него и тут же прикрыла глаза — это было частью усилия, которое она сделала, чтобы не рассмеяться. Потому что Кит был весь в слезах. Они тепло стекали из его глаз, и слезные дорожки желтели на его пористых щеках. Как же она недооценивала своего Кита! Порнография пробуждала в нем самые возвышенные чувства. Дело было не просто в сексе. Он действительно думал, что это красиво.
— Полагаю, — сказала Николь (с облегчением, с изумлением, с великодушием, но не до конца избыв из голоса гнев), — полагаю, что ты, после того как навещаешь меня, спешишь к какой-нибудь девчушке, не правда ли, Кит? К какой-нибудь крошке-долбежке. Так ведь, Кит, а?
Кит помалкивал.
— Это хорошо. Я одобряю. Тогда проделывай с нею все то, что хотел бы проделать со мной. Все, что ты будешь проделывать со мной, очень скоро. Держу пари, что будешь! Будешь ведь, Кит, а?
Кит помалкивал.
— Я просто хочу, чтобы ты делал то, что кажется правильным тебе самому, — сказала Николь. После грязного искусства, полагала она, можно подбросить и немного грязной любви — хотя вряд ли это сможет что-нибудь изменить. — Нет, я не собираюсь удерживать тебя, Кит, такого, как ты есть, ни сейчас, ни позже. Вот почему я все это вот так закручиваю. Позже — в особенности. Все девчонки будут к тебе так и льнуть, и кто их за это вправе винить? Но я, Кит, всегда буду тебя будоражить, даже когда стану всего лишь одним из твоих воспоминаний. Тебе не придется давать мне знать, когда состоится великий матч, потому что я буду там, буду ради тебя, Кит. Когда ты будешь метать дротики за «Посольство», сражаясь за первое место, я буду там, среди толпы, приветствуя тебя и подбадривая.
Кит сел на постели, опустив ноги на пол. Отыскивая свои башмаки, он сказал:
— Не
Она нырнула в ванную, чтобы переодеться в джинсы и высокие сапоги для следующего акта. Но прежде всего отвернула все краны, дернула смыв унитаза и зарылась лицом и полотенце, едва не умирая от раздиравшего ее смеха. Когда Кит угрюмо покидал ее квартиру, в дверную щель на него глянуло теплое, застенчивое личико.
— Гай, — сказал Кит, понурив голову. — Что, ты говоришь ему, я здесь делаю? Зачем сюда прихожу? Починяю бачок унитаза? Лежу на кухонном полу, вылизывая вентиляцию?
— …Что-то вроде того, — сказала Николь.
Успех не изменил меня, думал Кит, спускаясь по лестнице. Ни успех, ни признание. Совершенно очевидно, что плоды славы великолепны. Совершенно. Деньги и — и низкопоклонство, типа. Товары и услуги. Я работал как — ну, типа, как собака, чтобы получить эту мою корону. И нипочем не упущу ее в спешке, можно не опасаться. Но ясно, что самое главное состоит в том, что я всегда буду тем же Китом Талантом, каким был всегда. Уж позвольте надеяться…
Кит утер с глаз вновь подступившие слезы и открыл парадную дверь. Этот ходячий набор из бледности, денег, выдуманной боли и хороших зубов, известный под именем Гая Клинча, скармливал монеты автомату парковочного закута. Его блеклая улыбка метнулась в сторону Кита, который стоял на крыльце, широко расставив ноги, и дергал плечом, поправляя ремень своей ворованной сумки для инструментов.
— Доброе утро, — пораженчески сказал Гай.
Но Кит только окинул его остекленевшим взглядом, перешел улицу и уселся в тяжелый «кавалер».
Николь была права. После визита к ней Кит отправился к подружке. Более того, Кит был у подружки и
