Джейми проводил ее полпути до дома — до подернутого дымкой сердца парка.

— Не против, если я возьму тебя за руку? — спросил он. Теперь он снова был спокоен.

— Нет.

— Сможешь стерпеть? Тебя это не слишком смутит?

— Нисколько.

— Замечательно. Мне это очень приятно. Это одна из тех немногих вещей, которые я до сих пор могу делать с девушками без стеснения.

— Почему?

— Сам не знаю. Наверное, в такие моменты я чувствую себя неиспорченным. Но ты расстроена, а у меня опять похмелье, так что говорить необязательно.

Они пошли дальше. Держаться за руку с Джейми было совсем не то, что с Аланом. Мэри никак не могла взять в толк, в чем разница. Правда, рука у Джейми была теплой, сухой и упругой, что, конечно, отличало ее от холодной, влажной и дрожащей ладони Алана. Однако присутствовало что-то еще. Вероятно, как и во многих других случаях, все здесь упиралось в возраст. Алану было двадцать один, Джейми — двадцать девять, а Мэри находилась где-то посередине. С Аланом ее никогда не покидало ощущение, что кто-то из них тянет за собою другого — словно она была матерью, а он сынком, который вечно то отставал, то, наоборот, рвался вперед. А вот Джейми шел как раз с нужной скоростью, размеренно, спокойно, несмотря на свою несчастную одеревеневшую ногу, а может, как раз из-за нее… Другие люди вскоре тоже заметили разницу. Теперь уже немногие разглядывали ее, а те, кто все-таки смотрел в ее сторону, делали это не так, как прежде. Мужчины поглядывали на нее лишь украдкой, скорее уныло, без прежней воинственной фривольности. Женщинам теперь вообще не было смысла обращать на нее внимание, разве что на ее одежду, и теперь они изучали ее профессиональным взглядом, лишенным вызова или торжества. Старики так и вовсе смотрели на нее с нескрываемым расположением, и видно было, что само ее существование доставляет им радость, подзадоривает их и приободряет. И чем она все это заслужила, что она такого сделала? Один особенно древний старичок, пошатываясь, остановился перед ними, умиротворенный и задумчивый, и, пока они проходили мимо, все его дряхлые моторчики работали вхолостую, а сквозь сомкнутый в полуулыбке рот пробивалось робкое тремоло — гнусавый звук, высокий и дребезжащий, как будто он высвистывал давно забытый мотив.

Джейми рассмеялся.

Мэри без нажима сказала:

— Со временем и ты будешь таким же.

— Потому-то я и смеюсь сейчас. Тогда смеяться будет поздно. Ну то есть, если доживу. Ты где обитаешь?

— В сквоте.

— Ага, так я и предполагал, что-то в этом роде. Там ведь не особо, правда? Не слишком? Слушай, в моем доме полно места. Вечно кто-нибудь живет. Не думай, что я тут тебе телефончики пишу или типа того, — продолжал он, записывая телефонный номер на клочке бумаги. — Не воображай, что я собираюсь тебе что-то такое всучить. — И он заботливо вложил ей бумажку в руку, — Я все это уже давно проехал. Просто можешь прийти ко мне и остаться, когда захочешь.

— Понимаю.

— Хочешь еще немного денег?

— Нет, мне хватит.

— Точно? Ну тогда пока.

Они расстались у пруда. По всей видимости, Джейми не лучше Мэри представлял себе, как в таких случаях надо прощаться. В конечном итоге он просто крепко сжал ее руку и ушел. Она один раз оглянулась и увидела его уже скрывавшуюся из виду долговязую сутулую фигуру с засунутыми в карманы руками. Он тоже обернулся и, сделав пару шагов в ее сторону, энергично помахал рукой.

Трава становилась темнее. В отдалении за оградой парка по прямой дороге с воскресной беспечностью двигался транспорт. Послушные приказам далекой Луны и ее неслышным световым ураганам, дни шли на убыль, съеживались. Мэри уже доводилось слышать рассказы про зиму. Холодными вечерами люди говорили о ней со стоической покорностью и затаенным страхом. Точной даты ее прибытия не было, и у каждого на этот счет имелась своя теория. Мэри не очень-то беспокоилась по этому поводу. Зима, безусловно, должна оказаться чем-то очень занимательным.

Мэри уже не переживала так из-за Алана. Она размышляла. Возможно, смысл любви в том, чтобы заключить всех людей на земле в один общий круг, круг, который часто разрывается то тут, то там, но неизменно стремится сохранить свою целостность. Она всегда будет среди тех людей, которые возьмутся за руки, чтобы укрыть и защитить Алана, и она надеется, что Алан тоже останется одним из тех, кто вместе с другими оградит ее от угрозы. Так и должно быть, хотя, конечно, круг этот всегда останется уязвимым, в нем повсюду будут встречаться разомкнутые или выпавшие звенья, из-за чего многие руки не встретят других рук, за которые им можно было бы взяться. Она решила сразу пойти в комнату Алана, рассказать ему обо всем этом и посмотреть, согласится ли он с ней.

На детской площадке оставалось всего несколько ребят. Почти невидимые, они окликали и подзывали друг друга, напоминая растворяющихся в сумерках призраков. Скоро они окажутся в тепле и безопасности, будут пить чай за окнами домов других людей. Мэри, которой вдруг стало зябко в белой юбочке и свитере, поспешно взбежала вверх по лестнице.

Она вошла в комнату Алана сразу, без стука. В полумраке стояла тишина, и никого не было видно.

— Алан? — позвала она.

Последние угасающие лучи осветили какие-то бумаги, разбросанные на столе. Уже повернувшись, чтобы уйти, Мэри заметила Алана, который стоял в углу, отвернувшись лицом к стене. Зачем это он?

— Алан, я… — начала было она, направляясь к нему.

И тут она увидела, что это не Алан. Как это могло быть? Это был кто-то гораздо выше Алана… Она замешкалась. Может, Алан встал на что-то. С чего бы это? Она приблизилась. Он что, стоит на кровати или на стуле? Кровать была слишком далеко, а стул валялся тут же, опрокинутый. Мэри протянула руку и дотронулась до его плеча. Он обернулся. Но не так, как это обычно делают люди. Его шея была затянута поясом от халата.

На столе Алан оставил записку. Речь там шла исключительно о его волосах.

* * *

Бедный Алан. Несчастная душа.

Всем молодым кажется, что они успеют покончить жизнь самоубийством, прежде чем состарятся. Но они почти никогда так и не доходят до дела. Они просто не испытывают особого желания идти на такой серьезный шаг. В юности мы смотрим в будущее, и время для нас теряется в дымке где-то в области двадцати пяти. Мне старость не грозит, говоришь ты. Но это неправда. Грозит, да еще как. В конечном итоге она и тебя настигнет.

Как часто мысль о самоубийстве приходит тебе в голову? Каждый день? Раз в неделю? Уже почти никогда? Вероятно, это зависит от того, сколько тебе лет. Старость требует силы духа, но для самоубийства его требуется гораздо больше. Ведь это крайне рисковое мероприятие. В тот вечер юный Алан должен был набраться недюжинного мужества. Ему повезло, что он был так молод. Иначе у него ничего бы не