— О чем?

— Она хочет заграбастать все твои денежки.

Я сразу оживился.

— Ну и что? — спросил я. — Ты-то тут при чем, черт побери?

— ...Я тоже хочу заграбастать все твои денежки. — Он хохотнул, но не больно-то весело. — Джон, я серьезно. Неудобно тебя просить...

— А мне-то как неудобно это выслушивать. Сколько?

Он назвал сумму — совершенно умопомрачительную.

— Ты и так должен мне денег, — проговорил я. — Зачем тебе еще? С наркотой какое-нибудь дельце? Карточный долг?

— Алименты! Закон полностью на ее стороне. Стоит нам поругаться, в момент подвалит куча копов и объяснит мне, что я не прав.

— Секундочку! Ты же говорил, что все еще спишь с ней,

— Есть такое дело. Между нами говоря — просто песня; лучше, чем когда-либо.

— Не въезжаю.

— Смотри: эти волки позорные говорят, что я должен ей кучу денег. Если б у меня денег не было, все бы ничего. Но у меня до фига на счету. Беда в том, что мне кровь из носу нужно рассчитаться по одной сделке. Угораздило же ввязаться... Эти ребята шутить не любят, к если я не выложу бабки, пиши пропало. Они предупредили, что со мной сделают.

— Что именно? — с интересом спросил я.

— По затылку бить не будут. Фейс, короче, попортят. Без шуток. Если к пятнице не наскребу — то привет, Брикстон[11].

— Господи.

— Дай мне денег, пожалуйста. Ну не жмоться ты. Как человека тебя прошу. Пожалуйста. Сколько ты получаешь за этот фильм? Восемьдесят? Сто?

— Пока нисколько.

— Ну пожалуйста. Я бы тебе обязательно дал.

— Где-то я уже это слышал.

— Я верну через десять дней. Честное слово. Я жду одного чека... Это как краткосрочный кредит, ну, на покупку нового дома, пока старый не продам.

— Я в курсе про краткосрочный кредит.

С краткосрочными кредитами опыта мне было не занимать. И так каждый раз. Деньги, прихода которых ожидал Алек, — они всегда представлялись моими. Будто каждая купюра снабжена специальной меткой: для меня. Но когда деньги в натуре приходили, то уже совсем не были похожи на мои. Гораздо больше они напоминали деньги Алека. И ему вовсе не улыбалось транжирить на меня всю сумму. Вот такие они, деньги, ненадежные. Этого у них не отнять, что да, то да.

Кое-что из этого я высказал Алеку. Он не слушал. Я тоже. Отворилась внутренняя дверь, и в комнату на цыпочках вошла высокая деваха в плиссированных трусиках. Вот это да, подумал я, вот это настоящая дока по части трусиков, спору нет. Кожа ее имела экзотический оттенок, почти смехотворно экзотический. Откуда она? С Борнео, Мадагаскара, Меркурия? Прикрывая рукой лицо, она потянулась за своей сумочкой. Щеголять грудью цвета красного дерева она не стеснялась, и заценить эти буфера доводилось уже явно куче народу. За ее спиной ослепительно, как нить накаливания, сияла кафелем каморка без единого окна. С такими ванными комнатами я был хорошо знаком, не ванная, а сплошное оскорбление действием (можно подумать, ванная как таковая — недостачточное испытание). Ощущаешь себя крысой, мочишься по- крысиному, под неусыпным оком высокоученых крысоведов.

— Куда деться косметичка, — наконец выговорила прекрасная туземка.

— Милочка, хочешь перно? — сказал Алек. — Джон, это Эйлин. Эйлин, это Джон.

— Только что зубы почистить, — ответила она, развернулась и снова исчезла в ванной, двигаясь, правда, уже более естественно. Алек и я молча проводили взглядом ее дивно покатые плечи, ухоженную попку.

— Где это можно так загореть? — полюбопытствовал я. — На острове каком-нибудь?

— 'Ши-глосс'[12] творит натуральные чудеса, — процитировал он рекламный ролик, не отрывая взгляда от закрытой двери ванной. — Не поверишь, но задница у нее белая, как эти трусики. Эйлин не хочет, чтобы о ней думали, будто она загорала голышом. Считает, это неприлично. Смех, да и только.

— Трусики-то призовые, — живо отозвался я. — А теперь послушай. — Я предупреждающе постучал пальцем по бутылке. — Может, перекрыть тебе кран? Вдруг ты опять все врешь? Хотелось бы знать вообще, куда все эти бабки деваются, что я тебе даю и даю — как в прорву. — На кровати лежали, свернувшись в трубочку, два авиабилета. Я подобрал их и развернул. Лондон—Париж, первый класс. — А кто Эйлин по твоей классификации? Толстая медсестра?

— Нет, сука деловая. Билеты она покупала. И ей я тоже денег должен. — Он содрогнулся и брезгливо всплеснул руками, будто стряхивал невидимую грязь. — Как меня все это уже достало, мочи нет. Тебе-то что, попал в струю, и ни забот, ни хлопот. Слушай, душу не трави, дай денег, а?

Этого мне и надо было. Именно это я хотел увидеть, услышать и ощутить — приветственный залп его страха, на встречных курсах. Мой взлет, его падение. Воз можно, за это я на самом деле и платил.

— Ну, посмотрим, — сказал я. — Может, и придумаю чего-нибудь.

Резко тренькнул звонок, потом в дверь трижды постучали, угрюмо и сосредоточенно. Алек был уже на ногах и с натренированной бесшумностью пятился к ванной, взмахом ладони показывая, что его нет и не будет. Напоследок он энергично мотнул головой и сгинул.

Не расставаясь со стаканом и сигаретой, я отодвинул запоры и пихнул входную дверь ногой. На пороге, облокотившись о косяк, словно успел утомиться, стоял взлохмаченный толстяк и тер кулаками глаза. Скалился он злобно и устало, но во взгляде, когда он поднял голову, еще не успели погаснуть веселые искорки. Да, крупный тип, моего примерно веса. Блестящая ткань дорогого костюма отражала свет из окна в торце коридора.

— Чего надо?

— Мистер Ллуэллин? — выпрямился он.

Он явно не ожидал увидеть меня; такого, как я. Куда мне до сухопарой франтоватости Алека, до беспредельной ушлости великосветского сорвиголовы. Визитер явно не ожидал увидеть меня; такого, как он сам.

— А кто спрашивает?

— Мистера Ллуэллина случайно нет дома? Я его не застал? Не возражаете, если я взгляну?

— Возражаю.

— На самом деле, — проговорил он, — это просто глупость. Ваш приятель капитально сглупил. Но мы шутить не любим. С шутниками у нас разговор короткий. — Он шагнул вперед. — Давайте-ка разберемся.

— Как же, как же, — сказал я и шагнул ему навстречу. — Плавали — знаем. Скупаете небось чеки недействительные за полцены, а потом с ножом к горлу. — Впрочем, к моему собеседнику это явно не относилось; не костолом и не мордоворот, мелкая сошка. Вольный стрелок или фуражир. Он не выбивал из вас деньги, а нудил и выклянчивал — не мытьем, так катаньем. Занудство как средство к существованию. — Надо бы на вас заявить, — добавил я. — Тоже мне, ковбой[13] выискался. Гроза автострады.

Толстяк понуро ссутулился и отвел взгляд. На мгновение мне представилось, как он сидит у обочины в своем'криминале' или «666», весь красный и запыхавшийся, и соображает, как бы спасти положение. Но вот он плюнул на пол и криво усмехнулся.

— Передайте своему дружку, мы еще встретимся. И с вами тоже,

— Ой, боюсь, боюсь, — отозвался я.

По части запугивания этому типу ничего не светило. Тоже мне, страшилу нашли.

— До скорой встречи, — буркнул он и направился прочь по коридору, бренча ключами в кармане.

Взбодренный, я вернулся в квартиру.