— Нет. Спасибо. Я…

— В понедельник ровно в десять. — И Гор-Эркарт повесил трубку.

Диксон поднялся из-за бамбукового столика на ватных ногах. Какой звук пристал припадку благоговейного восторга? Он задержал дыхание, чтобы погромче забулькать от счастья, но единичный звон будильника с каминной полки напомнил еще об одном деле. Половина первого — на это время назначена встреча с Кэчпоулом по поводу Маргарет. Ходить иль не ходить? Проживание в Лондоне умалит важность проблемы; нет, скорее, актуальность, нежели важность. В конце концов любопытство взяло верх.

Из дома Диксон вышел, смакуя данную Гор-Эркартом характеристику Бертрана как живописца. Он всегда знал; он сразу почувствовал; он не мог ошибиться. А потом Диксон вспомнил, что безработный бездарь Бертран обладает Кристиной, и жизнерадостная рысца трансформировалась в прибитое шарканье.

Кэчпоул, высокий, узкокостный, лет двадцати двух — двадцати трех, похожий на интеллигента, который хочет быть похожим на банковского клерка, ждал в пабе. Он взял Диксону пиво, извинился за то, что отнимает его время, и после еще полудюжины прелиминарий выдал:

— Думаю, лучшее, что я могу сделать, — это изложить вам истинные факты. Вы согласны?

— Конечно. Только где гарантия, что факты будут истинные?

— Гарантии никакой. Разве только вот: если вы действительно знаете Маргарет, у вас не возникнет сомнений относительно правдивости того, что я имею сообщить. Но, прежде чем я начну, не затруднит ли вас несколько подробнее остановиться на нынешнем состоянии здоровья Маргарет, поскольку по телефону я, увы, не получил полной картины.

Диксона не затруднило; рассказывая о состоянии здоровья, он заодно намекнул на состояние отношений между ним и Маргарет. Кэчпоул не перебивал, смотрел в стол, хмурился и теребил две обгорелые спички. Волосы у него были длинные и нечесаные. Наконец он сказал:

— Большое спасибо. Ситуация отчасти прояснилась. Теперь выслушайте мою версию событий. Во- первых, вопреки тому, что Маргарет, похоже, вам говорила, мы с ней не были любовниками ни в чувственном, ни, если можно так выразиться, в формально-юридическом смысле. Я вижу, вы удивлены?

— Да, — сознался Диксон. Ему стало страшновато, будто Кэчпоул затевал ссору.

— Естественная реакция. Итак. Я познакомился с Маргарет в рамках моей работы и, сам не пойму каким образом, обнаружил, что меня постоянно видят с ней, что я вожу ее в театр, на концерты и тому подобные мероприятия. Замечали ли вы, что некоторые люди — в основном женщины — обеспечивают свое существование за счет эмоционального напряжения? Так вот, очень скоро я понял: Маргарет из таких. Мы ссорились на пустом месте — подчеркиваю, на пустом. Поверьте, я не преувеличиваю. У меня, конечно, хватало ума не начинать с ней никаких сексуальных отношений, однако я глазом моргнуть не успел, как она стала вести себя так, будто я их начал. Я выслушивал бесконечные обвинения в том, что обижаю ее, не обращаю на нее внимания, стремлюсь унизить ее перед другими женщинами, и тому подобное. У вас с ней возникали аналогичные ситуации?

— Да, — отвечал Диксон. — Продолжайте.

— Я смотрю, у нас с вами куда больше общего, чем мы оба думали поначалу. Так вот: после особенно бессмысленного скандала по поводу замечания, отпущенного мной, когда я знакомил с Маргарет свою сестру, я решил, что с меня довольно. Я так и сказал Маргарет. Последовала пренеприятнейшая сцена. — Кэчпоул запустил пальцы в волосы и поежился. — В тот день я освободился пораньше, мы ходили по магазинам, и вдруг Маргарет прямо на улице принялась на меня кричать. Это было ужасно. Мне казалось, еще минута — и я не выдержу, поэтому, исключительно чтобы она замолчала, я согласился прийти к ней вечером, часов в десять. Однако выполнить обещание оказалось выше моих сил. Дня через два, узнав о… о попытке самоубийства, я сообразил, что она… оно случилось именно в тот вечер. Мысль о том, что, найди я в себе мужество явиться, как обещал, несчастье было бы предотвращено, повергла меня в глубочайшее уныние.

— Погодите! — У Диксона пересохло во рту. — В тот вечер она и меня звала. А потом… уже после… сказала, что вы приходили, и сообщили ей…

Последние два глагола Кэчпоул пропустил мимо ушей.

— Вы уверены? Вы точно помните, что это был именно тот вечер?

— На сто процентов. Я все отлично помню. Мы как раз покупали снотворное, когда Маргарет попросила меня зайти вечером, — наверно, это снотворное она и приняла. Поэтому я и запомнил. А что?

— Она купила снотворное при вас?

— Совершенно верно.

— В котором часу?

— В котором часу она купила снотворное? Что-то около полудня. Да в чем дело?

— А дело в том, что двумя часами позже она купила еще один пузырек снотворного. Уже при мне, — с расстановкой произнес Кэчпоул.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Должно быть, она подделала рецепт, — наконец выдавил Диксон.

— То есть она рассчитывала, что мы оба придем — и увидим, до чего ее довели, — с горечью произнес Кэчпоул. — Я знал, что она неврастеничка, но что до такой степени…

— Если бы не сосед снизу, которого раздражало ее радио…

— Что вы! Такому риску она бы себя не подвергла. Теперь все сходится. Все мои подозрения оправдались. Маргарет не собиралась сводить счеты с жизнью ни тогда, ни вообще когда-либо. Наверно, она приняла несколько таблеток перед нашим предполагаемым приходом — разумеется, не смертельную дозу — и легла ждать. Вот, дескать, сейчас прибегут, станут руки заламывать, суетиться, проклинать себя. Согласны, что она именно это планировала? Смертельной опасности не было и в помине.

— Да, но где доказательства? — упирался Диксон. — Это только ваши домыслы, не более.

— А вам не кажется, что я прав? С учетом всего, что вы знаете о Маргарет?

— Если честно, я совсем запутался.

— Да неужели вы не видите? Где ваша логика? Других объяснений и быть не может. Постарайтесь вспомнить: разве Маргарет говорила, сколько именно таблеток приняла, или какова смертельная доза, или что-нибудь в этом роде?

— Кажется, нет. Я только помню, она говорила, что держала в руке пустой пузырек, пока…

— Вот: пустой пузырек! А ведь пузырьков было два. Ну, я выяснил что хотел. Я не ошибся.

— Давайте выпьем, — предложил Диксон. Ему хотелось несколько минут побыть без Кэчпоула, но, дожидаясь у барной стойки, он понял, что не может думать. Все силы уходили на бесплодные попытки выстроить мысли. Диксон еще не оправился от основного потрясения — что чужой ему человек прекрасно знает человека ему не чужого; Диксону казалось, одна тесная связь должна полностью исключать все остальные. Диксон не мог поверить Кэчпоулу. Или мог? В общем, его теория определенно была не из тех, к которым применима категория веры или неверия.

Не успел Диксон вернуться с пивом, Кэчпоул произнес:

— Надеюсь, у вас не осталось сомнений? — Он покачался на стуле, видимо, бессознательно символизируя неустойчивое торжество истины. — Один пустой пузырек. Пузырьков было два, а она прибегла только к одному. С чего я взял, спросите вы? А вот с чего. Как по-вашему, могла Маргарет по определению забыть упомянуть, что приняла содержимое двух пузырьков, если бы она действительно приняла содержимое двух пузырьков? Нет, тут она забыла солгать. Не все мелочи учла. Не сумела предвидеть, что мы с вами войдем в контакт. Я ее не виню: даже величайшим из комбинаторов не дано учесть все мелочи. Наверняка она заранее выяснила, что от одного пузырька вреда не будет. Может, и два пузырька — доза не смертельная, но зачем рисковать? Маргарет не из тех, кто рискует. — Кэчпоул