искала.
— Но она его любила.
— Да. Потом ввалилась обратно пять ночей спустя. А потом снова ушла к Хуану.
Кит отвез Глорию в город. К тому времени ему уже известно было поэтическое содержание гор, но сперва он сказал:
— Я слышал, как ты плакала в ванной. Опять. Почему?
— Я плакала о Хью.
Он подождал.
Она сказала:
— Знаешь, я ведь и от злости плачу.
Мгновение он размышлял.
— Потому что он не умер.
— Нет, то, что не умер, — это к лучшему. Потому что мать из-за этого мучается. Что меня заставляет плакать, так это время. Десять лет.
К тому времени ему уже известно было поэтическое содержание гор. Молодые горы — в хребтах, неровные. Старые горы — гладкие и ровные, вылизанные миллиардами лет и стихией. Горы не похожи на людей. Сьерра — горы молодые; не старше, вероятно, пяти миллионов лет — примерно в то время Homo sapiens разошелся с обезьяной. Молодая, стригущая небо, трущая вышину сьерра.
Что пришло в 1980-м
Причем в самом начале 1980-го.
— Каково, позволь узнать, значение этих трусов? — спрашивает он.
— Ты сам прекрасно знаешь.
— Не верится. Прошло десять лет, и опять эти трусы!
— Что ты хочешь сказать —
— Опять эти трусы! Погоди. Слушай. Это уже… седьмая ночь подряд. Ведь не может же быть, что это у тебя просто
— Господи, какой ты мерзкий. Я же тебе говорила. Я вынула спираль.
— Как это на тебя похоже, Глория, — спираль, как похоже. Твоей натуре это подходит. — Эта тайна, свернувшаяся спиралью в ее омфале. — Причем спираль — это лучше всего. Лучше таблеток. Не говоря уж о долбаном колпачке.
За последний год моральные принципы Кита претерпели, следует подчеркнуть, определенные… Погодите. Не пора ли прояснить вопрос о том, кто такой
— Я хочу детей. Но побочных мне не надо — нет уж, спасибо. Хватит нам уже побочных. Следовательно… никаких предохранительных средств.
— Ой, да не волнуйся ты. Тут где-то должна валяться старая упаковка резинок.
— Господи, какой ты мерзкий.
— И вообще, мы там почти никогда и не бываем.
— Господи, какой ты мерзкий. И запомни, это отменяется — вот это все. Единственное, что не отменяется, — нормальные сношения.
— Прекрасно. Я буду вытаскивать в последний момент.
— Господи, какой ты мерзкий. Нормальные репродуктивные сношения. Женись на мне.
А его мыслью было: девушки-петушки ужасно редки и ужасно замечательны. Но нельзя ведь
— О'кей, женюсь. Если откроешь мне свою тайну.
Семь ночей спустя она сказала:
— У тебя есть телефон Нила Дарлингтона?
— Почему ты спрашиваешь?
— Он очень привлекательный. Я подумала, может, ему хочется потрахаться. А Николас сейчас за границей?
Последовало много «он сказал, она сказала». Потом она сказала:
— Огромная уступка. Необязательно заводить детей прямо сейчас. Скажем, через годик-другой. Договорились? Но честную женщину ты должен сделать из меня
…Кенрик, только что вышедший из Пентонвилля, где сидел за использование аморальных средств к существованию, был свидетелем.
Вайолет, на седьмом месяце беременности — от кого, она точно не знала, — выступила в роли свидетельницы.
К алтарю Глорию никто не подводил.
Образчики заявлений, сделанных Вайолет по телефону. «Я ее отдам на удочерение, Ки. По-моему, так луфше всего будет — как ты фитаешь?» И: «Этого ребенка у меня ни за фто не отнимут, Кит! Ни за фто!
Кит с Глорией пошли посмотреть на ребенка, которого назвали Хайди (в честь соседки Вайолет, алкоголички Хайди). На ужин пожаловал еще один алкоголик, молодой человек в деловом костюме, а еще одна алкоголичка, женщина средних лет в восточном халате, заглянула на чашку кофе. А малышка была прекрасна, подумал или вообразил себе Кит; но пеленка ее была грязна и холодна, а сама она — бледна, с потрескавшимися губами (Вайолет давала ей молоко прямо из холодильника). И все были пьяны. Дом, нормальный с виду дом, был пьян.
— По-моему, Ви, лучше тебе ее отдать на удочерение, — сказал он, когда они поднялись в комнату к Ви.
— Но ведь обидно, — сказала Вайолет. — Обидно. Прямо к горлу подступает.
Хайди не записали на удочерение. Когда ей было шесть недель, пришли социальные работники и забрали ее.
Спустя три месяца после свадьбы пытка трусами была возобновлена.
— Я же тебе говорила, — сказала Глория. — Год
Десять ночей спустя, после долгих сложных уклонений от разговоров о тайне и после возобновленных угроз насчет Нила и Николаса, она сказала:
— Прошу тебя. Ну
— Ох, ну ладно. — Если так подумать (а он думал о Хайди), действительно хочется, чтобы дома появилось новое лицо. — Договорились. А теперь давай займемся нормальными репродуктивными сношениями.
— Да, давай. Ты мне не поможешь снять вот это?.. Да, я знаю, — добавила она, выгибая спину, — у тебя не будет никаких возражений против того, чтобы ребенок воспитывался верующим.
Короче. Последовал еще месяц трусов; а потом она ушла от него. Три месяца спустя она вернулась, но другая.
