уходил.

Только один раз, забыв о своей неприязни к музыке, он разрешил себе поиграть Марининым смычком, опущенным на пол, — по-видимому, не догадался, что это и есть одно из орудий, производящих ненавистные для него звуки.

Марина не раз его стыдила, рассказывая о том, какой хороший кот живёт в музыкальной школе, как этот кот ходит на все концерты и как он слушает игру ребят, сидя на стуле в первом ряду.

Но Васька слушал рассказы об этом примерном коте так же невнимательно и с оттенком недоверия, как, бывало, слушала сама Марина, когда была поменьше, мамины рассказы о какой-то очень хорошей девочке, которая всё успевает сделать и у которой всё всегда чистое и аккуратное.

Сейчас музыкальный кот вошёл в комнату, мягко ступая своими бархатными лапками, поднял усатую морду с чёрным пятнышком на носу и мяукнул.

Это могло означать, примерно, следующее: «Ты уже кончила? Не пора ли меня покормить?» Или ещё короче: «Молока! Мяса!»

Марина схватила музыкального кота на руки и покружилась с ним по комнате, хотя кот был явно не расположен к танцам.

— Васька, я буду играть на фабрике! На тон-ко-су-кон-ной… Понимаешь?

Васька недовольно тряхнул головой и, изловчившись, прыгнул на пол.

«Мяу!» — настойчиво повторил он и засунул лапу под книжную полку.

— А, игрушку потерял! — догадалась Марина. — Так бы сразу и говорил. А то я думала — ты есть хочешь.

Она засунула руку под полку и вытащила оттуда чёрный мячик. Васька сейчас же покатил его по полу — прямо под ноги вошедшей маме.

— Так, дочка моя забавляется, — сказала мама.

— Мамочка, это не я, это Васька забавляется! — закричала Марина, вскакивая с места и целуя мать. — Что ты принесла, ма?

— Я вам обоим подарки принесла — тебе, Васька, колбаски, а тебе, Марина, вот что…

— И мне колбаски — почему одному Ваське? — возмутилась Марина и замолчала, развернув мамин подарок.

Это была толстая тетрадь нот в коричневом переплёте. На переплёте было вытиснено золотом: «Развлечение русского скрипача».

— Мама, где ты нашла такие?

— Это мне для тебя подарили.

Марина даже покраснела от радости и стала жадно перелистывать ноты.

— Мама, ты даже не знаешь, как это хорошо! — сказала она. — Ведь тут русские песни — это мне сейчас так нужно!

— Именно сейчас? — удивилась Елена Ивановна.

Узнав о готовящемся вечере в Берёзовой и о том, что Марина хочет играть там свой концерт и выучить русскую песню, Елена Ивановна отсоветовала ей решать это без Алексея Степаныча.

— Знаешь, Мариша, концерт у тебя не готов, — сказала она. — До Октябрьского праздника еще, правда, порядочно времени… Ну, посмотрим, как ты его сыграешь на школьном концерте. Ведь одно дело — школьный, ученический концерт, а другое дело — торжественный, в Октябрьские дни.

— Да, я понимаю, — вздохнула Марина. — Но что же мне там сыграть?

— Попроси Алексея Степаныча разучить с тобой что-нибудь из этих русских песен.

— Нет, я сама должна! — сказала Марина.

— Ну, сама. Ещё лучше.

— А он потом меня прослушает. Какие тут песни есть хорошие!

— Значит, ты довольна моим подарком?

— Ой, ещё как! И Васька доволен… Васька, ты где?

А музыкальный кот в это время уплетал колбасу, и, кажется, уже не свою порцию.

— Ах ты, негодник! — закричала Марина. — Ну вот, за это сейчас ещё два часа играть буду!

И она снова взялась за скрипку и с увлечением принялась разбирать песни из принесённого мамой сборника.

Действительно, при первых же звуках скрипки Васька недовольно поёжился и удалился, унося в зубах недоеденный ломтик колбасы.

Марина и Галя, каждая по-своему, рассказали Алексею Степанычу о посещении Гавриловых.

Галя рассказывала больше о том, как Лёня встретил известие о концерте и как он рассматривал ноты, а Марина — обо всём сразу: о Лёне, Шурике, их маме, а также о некоем Коле Гриненко, который мешает Лёне заниматься.

В рассказе Марины Коля выглядел каким-то таинственным и очень важным человеком.

Однако Алексей Степаныч выслушал её очень серьёзно и для чего-то записал в своём блокноте имя и фамилию Лёниного приятеля.

Девочки боялись, что Лёня не сдержит своего обещания. Но через два дня он пришёл на урок к Алексею Степанычу и, к удивлению всех присутствующих учеников, сыграл очень неплохо разобранный концерт.

Алексей Степаныч встретил Лёню так спокойно, как будто видел его вчера, и, ни о чём не спрашивая, начал с ним заниматься. Только после урока он сказал Лёне, что пропущенный месяц надо наверстать и поэтому срок, дающийся обычно на разучивание этого концерта, ему приходится сократить вдвое.

— Ничего, справишься, — сказал он на прощание. — А не то девочки помогут! — И он улыбнулся Марине и Гале.

Сегодня они были в классе в одно время.

Лёня передёрнул плечами и ничего не ответил. Было ясно, что ни о какой помощи девочек не может быть речи и что соревнование с девочками, устроенное хитрым Алексеем Степанычем, задело и его за живое.

Но какой сюрприз ждал девочек, когда Лёня вышел из класса!

— Ну так вот, дорогие мои, — сказал Алексей Степаныч, очень серьёзно глядя на девочек, — концерт придётся отложить. Возможно, что вы сыграете его в конце года, на экзамене. Я видел, что вы можете с ним сделать, — вы очень старались обе, и за это обеих хвалю. Концерт этот заставил вас сразу втянуться в занятия, напрячь все свои силы…

Он помолчал.

— А теперь, девочки, давайте его сюда — он пока для вас трудноват. А вот возьмите ноты: эти три пьесы ты сыграешь на ближайшем концерте, Марина, а эти вариации — ты, Галя. И нечего хмуриться — пьесы очень хорошие, получше всякого концерта, и выучить их надо очень быстро, за три недели.

Среди доставшихся ей нот Марина с удивлением увидела одну очень лёгкую пьеску — её ещё в прошлом году играла одна маленькая ученица их класса.

— Алексей Степаныч, — жалобно протянула она, — а зачем вы мне эту пьесу дали?

— Видишь, Марина, — сказал Алексей Степаныч, — я хочу, чтоб вы научились играть не только трудные, но и лёгкие вещи…

Что, непонятно? Ты думаешь: «Что же тут учиться лёгкому, когда я уже трудное играю?» Так вот, лёгкие вещи нужно вам учиться играть артистически, при исполнении лёгких вещей вы должны быть уже не учениками, а настоящими музыкантами. Понятно? В этой маленькой арии ты должна дать и красивый, полный звук и тонкость оттенков. Тут уже должна быть музыка, а не ученическое исполнение трудных пассажей. Но не горюй о трудном. Другие две пьесы достаточно трудны — тебе придётся над ними немало потрудиться…