Загадочная осведомленность охотника обо всем, что касалось ее жизни, начинала пугать донью Марианну.

– Он не смел этому верить, сеньорита, он только надеялся, – сказал охотник, словно прочитав ее мысли. – И меня он предупредил о вашем возможном посещении, не вдаваясь ни в какие подробности, поверьте мне, сеньорита. Просто он не хотел затруднять вас излишними розысками и поручил мне оказать вам в этом содействие.

– В таком случае, сеньор, – с обычной своей решимостью произнесла донья Марианна, – прошу вас проводить нас к этому биваку.

– Охотно, сеньорита. Могу вас заверить, что вам окажут там радушный прием, несмотря на отсутствие вашего друга.

– Как?! – воскликнула пораженная донья Марианна. – Его там нет?

– Да вы не волнуйтесь, сеньорита, он скоро вернется.

– Боже мой! – простонала девушка.

– Разрешите мне отправиться вперед, сеньорита, чтобы подготовить все к вашей встрече.

– Да, но Твердая Рука…

– Скоро вернется, – успокаивал ее Свистун. – Я сам уведомлю его. К утру он будет на месте.

– Даете слово, сеньор?

– Честное слово охотника прерий!

– Тогда идите… С Богом! Свистун вежливо поклонился и, взяв наперевес свое ружье, пригнулся и нырнул в кустарник.

– Ну, токайя, теперь мы можем смело двинуться вперед. Я хорошо знаю Свистуна – это добрый и честный парень. Слово его верное.

– Только бы мне встретиться с Твердой Рукой!

– «Встретиться»! Сами видите, какие меры приняты на случай вашего появления в этих краях.

– Вот это-то и пугает меня. Но будь что будет! Едем! С этими словами она стегнула свою лошадь и помчалась вперед. За ней последовал тигреро, так же мало понимавший смысл этого восклицания, как не мог он раньше постичь желания доньи Марианны немедленно увидеться с охотником.

До стоянки охотников было уже недалеко, и наши путешественники прибыли туда на полчаса позднее Свистуна. Однако за это короткое время Свистун, бывалый человек, успел совместно с другими охотниками соорудить для доньи Марианны шалаш из древесных веток. В условиях прерий это был довольно сносный кров.

Стоянка охотников смахивала скорее на военный лагерь, чем на бивак. На подступах к нему высились засеки из цельных срубленных деревьев. У коновязей стояли разнузданные, но оседланные кони. Сторожевые огни, зажженные на одинаковом расстоянии друг от друга, освещали подступы к лагерю. Пять часовых, сидя на корточках с ружьями наизготовку, наблюдали с вышек бастионов за прерией; от их зорких глаз не могло ускользнуть ни малейшее движение в кустарнике. Человек тридцать охотников спали, растянувшись у костров. Это были люди с энергичными и суровыми лицами, в одежде трапперов; на них были меховые шапки, куртки из миткаля, кожаные штаны. Руки их покоились на ружьях; они готовы были открыть огонь при первой же тревоге. Часовые, выполняя, очевидно, заранее полученный приказ Свистуна, молча пропустили наших путников через проход в одной засеке, немедленно закрывшийся за ними. Канадец ожидал гостей перед шалашом.

– Добро пожаловать, сеньорита! – сказал он, помогая донье Марианне сойти с лошади. – Мы приготовили вам в этом шалаше постель из мха. Спите спокойно, никто, кроме вас, не посмеет переступить этого порога.

– Благодарю вас, сеньор, но я воспользуюсь вашим любезным вниманием только после того, как узнаю, предупрежден ли Твердая Рука о моем приезде.

– За ним посланы два гонца, сеньорита. Но снова повторяю вам: он прибудет сюда только к утру. Не хотите ли закусить с дороги?

– Благодарю вас, нет, – отвечала донья Марианна и, улыбнувшись Свистуну и пожав руку тигреро, скрылась в шалаше.

Как только завеса из одеяла, заменявшего дверь, опустилась за доньей Марианной, тигреро снял со своих плеч плащ и с невозмутимым спокойствием расстелил его перед входом в шалаш.

– Что вы делаете? – спросил удивленный Свистун.

– Как видите готовлю себе постель.

– Неужели собираетесь ночевать здесь?

– А почему бы и нет?

– Да просто потому, что вам здесь будет холодно.

– Ба! Ночь скоро кончится, ведь уже поздно.

– Вы что, не доверяете нам?

– Не в том дело, Свистун. Донья Марианна – моя молочная сестра, да к тому же еще и токайя. Значит, мне и надлежит охранять ее покой.

– Э, нет, сегодня эта обязанность лежит на мне! – возразил Свистун.

– Прекрасно! Двое часовых всегда лучше одного!.. Послушайте-ка, Свистун, я вполне и безоговорочно доверяю вам и все же никому никогда не уступлю охрану моей молочной сестры. Вы ведь хорошо знаете меня. Свистун: коли мне что втемяшится в голову – я не уступлю; прав я или нет, все равно не уступлю.

– Как хотите! – рассмеялся Свистун, предоставив тигреро устраиваться как ему нравится.

А тигреро, хотя и знал лично – вернее, потому, что знал лично, – всех собравшихся здесь охотников, не хотел оставить донью Марианну на произвол этих, как ему казалось, необузданных людей, привыкших к свободным нравам прерий. Кто знает, не нарушат ли они под влиянием спиртного священных законов гостеприимства?

Надо, однако, заметить, что на этот раз тигреро, при всем своем знании нравов и жизни пустыни, жестоко ошибался. У нас нет никакого намерения стать на защиту распущенных людей, которые, не имея ни малейшего желания приспособиться к нормам общественной жизни, удалились в прерии якобы для того, чтобы обрести там свободную жизнь, а в действительности лишь только для того, чтобы дать волю своим порокам. Однако нельзя не отметить, что с течением времени кочевой образ жизни сам по себе оказывает на них благотворное влияние, изменяет их характер, смягчает их нравы. Опасности, которым они постоянно подвергаются, лишения, которые им приходится переносить, помогают им избавиться от своих дурных задатков и благоприятствуют развитию хороших начал человеческого характера. За суровыми и часто грубыми повадками таятся честность и добропорядочность – качества, от которых они некогда были весьма далеки. Это можно бесспорно отнести по крайней мере к двум третям отважных пионеров, осваивающих обширные американские саванны. Но наряду с ними прерии притягивают к себе и низкие, неисправимые натуры. После нескольких лет жизни в этих пустынных и малолюдных краях из них вырабатываются отпетые бандиты. Они-то и пополняют собою те преступные банды степных пиратов, которые подстерегают путешественников, набрасываются на них, как стервятники на свою добычу, – короче говоря, живут разбоем и убийством. Однако всем этим обитателям прерий, кто бы они ни были – дурные или хорошие, бледнолицые, метисы или индейцы» трапперы или разбойники, – всем им одинаково свойственно чувство гостеприимства, законы которого они свято чтут и, добавим, выполняют с необычайной щедростью и благожелательностью. Усталый путник, застигнутый ночной мглой или непогодой, может без всякой опаски просить приюта около первого попавшегося на его пути костра или постучаться в двери любого шалаша встречной индейской деревушки. С этого момента путник становится священной особой для тех, к кому он обратился. Индейцы бравое, охотники или даже степные пираты, которые без зазрения совести свернули бы шею этому же самому путнику, попадись он им в руки где- нибудь в степной глуши, принимают гостя как родного брата и окружают его трогательным вниманием.