— Это нетрудно.

— Прежде всего вас нужно укрыть от всевозможных оскорблений.

— Но как?

— Есть два способа.

— Первый?

— Отвезти вас на тот остров, который вы видите.

— Одних?

— Избави Боже! Пятнадцать воинов из племени гуронов, под предводительством Эмервие и моего друга Мишеля Белюмера, будут при вас безотлучно.

— Другой способ?

— Он прост, графиня.

— Я слушаю.

— Остаться здесь.

— Я предпочитаю второй, — сказала графиня.

— И мы также, — повторили в один голос остальные дамы.

— Хорошо, мадам, оставайтесь, если вы этого желаете.

— Да, очень желаем…

— Между тем остров…

— Не говорите о нем, я ни за что на свете не соглашусь.

— Почему?

— Есть много причин.

— Сделайте честь сказать мне хоть одну, графиня.

— Вы непременно хотите?

— Очень, графиня.

— Прежде всего меня удивляет, что такой осторожный человек мог хоть на минуту допустить мысль о том, чтобы увезти нас на остров.

— Но, мне кажется…

— Вы ошиблись, вот и все.

— Каким образом, графиня?

— Очень просто.

— Вы не говорите?

— Нет, скажу.

— Я слушаю.

— Извольте; отправляя нас на остров, вы не подумали того, что неприятель может заметить нашу высадку туда, каким же образом вы хотите, чтобы пятнадцать человек, как бы смелы они не были, могли защитить нас, не имея возможности самим укрыться от выстрелов врага, особенно, если нападение будет с нескольких сторон разом; мало того, мы лишены будем помощи: вам неизвестно будет — атакованы мы или нет, наконец…

— Достаточно, графиня, я вижу, что я неверно рассчитал…

— Вы согласны?

— Почему же нет? Совершенно! Вы предпочитаете наш лагерь?

— Во сто раз!

— Потому что?

— Потому что здесь мы всегда будем иметь известие о вас через людей, которые останутся с нами и которым будет много легче защищаться… Им достаточно скрыться за деревьями, чтобы выдержать продолжительную атаку в ожидании помощи.

— Вы тысячу раз правы, и я не могу возражать против ваших логических доказательств; я побежден.

— В добрый час, ваша откровенность.

— Каждый должен уметь сознавать свою ошибку.

— Да, но очень немногие умеют это делать, подобно вам.

— Тем хуже для них, графиня.

— Когда же вы думаете атаковать ирокезов?

— Сегодня же.

— Так скоро?

— Не забудьте, что 27 дней мы плывем борт о борт, я удивляюсь, как они до сих пор не догадались о нашем близком присутствии.

— Как знать, быть может, они и знают!

— Нам было бы известно это.

— Действительно, это чудо! Итак, вы делаете нападение?

— Непременно.

— Сегодня ночью?

— Да, графиня, мы выждем, когда месяц скроется, и отправимся в путь.

— Да благословит вас Бог, добрый друг, мы будем молиться, чтобы не случилось с вами ничего дурного.

— Да, мы будем молиться за вас, Шарль, — сказала Марта.

— Благодарю вас, мадам, но будьте уверены, что мы победим.

— Дай Бог, — сказала графиня, поднимая глаза к небу.

Марта вышла в другую комнату проводить охотника, опустив при этом — нечаянно или умышленно, трудно сказать — занавеску дверей в ту комнату, где были остальные дамы, и осталась таким образом наедине с ним.

— Итак, — сказала она, заметно взволнованная, — сегодня ночью, которая уже так близка, вы будете рисковать жизнью за нас.

— Это мой долг, — ответил он коротко и просто.

— Но если вас убьют?

— Я умру на своем посту и буду жалеть только…

— О чем?

— Что не в состоянии буду больше защищать вас, Марта.

— В самом деле, — спросила она под влиянием той эгоистической любви, которая думает о себе, — вам больше не о чем жалеть?

— Не о чем; кроме вас, кому я нужен?

— У вас много друзей, которых вы совсем не знаете, — с жаром добавила она.

— Я догадываюсь, — сказал он, страстно смотря на нее.

— Хотите вы мне доставить удовольствие?

— Это было бы счастьем для меня, если бы только я мог это сделать.

— Это нетрудно!

— Обещайте мне исполнить мою просьбу.

— Клянусь, потому что уверен, что вы не попросите ничего такого, чего я не должен делать.

— В этом отношении вам нечего бояться.

— Говорите, я даю слово все исполнить.

— У меня есть только одна драгоценная вещь, которая, как уверяют, по наследству перешла от бабки к моей матери и от нее ко мне.

— А, — сказал он, краснея, — какая же это вещь?

— Она дорога только мне, для других — никакой цены не имеет.

— Понятно, если она принадлежала вашей матери.

— Это крест, который, как говорят, еще во время Крестовых походов был принесен из Палестины одним из моих предков.

— А!

— Да, частица настоящего креста врезана в середину его.