не рекомендованной краски при ремонте спален. Также были отдельно упомянуты: внешний вид самонадеянных преподавателей, их неподходящий для подобной деятельности возраст, отсутствие хотя бы какого-нибудь образования, непрофессиональный подход к работе с детьми… В общем, все то же самое еще раз, только другими словами, но записанное новыми пунктами. Под конец проверяющий и вовсе ударился в подозрительное теоретизирование, чего это ради взрослые юноши и девушки воспылали такой страстью к детям, откуда такой «противоестественный альтруизм» и так далее. Ветровский чем дальше, тем больше приближался цветом к своей белой рубашке, и отчетливо понимал: если он раскроет рот и посмеет сказать хоть слово о том, в каком состоянии был детский дом до появления здесь ребят из Ордена, то до кучи ему пришьют еще и клевету, вплоть до прямого обвинения с последующим судебным разбирательством.

К главному глава комиссии подошел только после получасового макания Стаса в придуманное, но от того не менее омерзительное лживое дерьмо, и полуторачасовой инспекции по всем этажам, где этой унизительной процедуре подверглись все члены Ордена, находившиеся в тот день в детдоме, причем параллельно мерзавец еще и пел дифирамбы Анне Ивановне и ее долготерпению, порой отеческим тоном – даром, что был лет на пятнадцать ее моложе! – прохаживаясь относительно ее поразительной доброты и доверчивости. Главным же оказалось вполне закономерная смена гнева на милость, несколько снисходительных похвал в стиле: «Не смотря на все ваши бесчисленные ошибки, я все же понимаю, что вы хотели как лучше», и намек на то, что он мог бы посодействовать ребятам в их деятельности. Вымотанный до предела маканием в дерьмо, ездой по ушам, и всем прочим букетом «радостей», Стас, в конце концов, отозвал проверяльщика в сторону и тихо спросил:

– Сколько?

Озвученная сумма повергла его в окончательное уныние. Впрочем, неудивительно – учитывая немой, но очень напряженный конфликт с Анной Ивановной, было ясно: инспекция встанет либо на сторону завуча, либо на сторону Ветровского. Взять деньги от обоих не представлялось возможным, к величайшему огорчению главы комиссии, ибо Анна Ивановна хотела, чтобы инициативная группа никогда более не появлялась у ее жирной кормушки, а Орден придерживался строго противоположного мнения: и Стас, и все остальные ни за что не хотели отступаться – во-первых, страшно было подумать, что детям придется вернуться к прежним условиям жизни, во-вторых, начинать все с нуля на новом месте пока что возможности не было, как не было и гарантии, что на этом новом месте история с комиссией не повторится.

Это было двадцать шестого марта, в четверг. В пятницу на собрании долго обсуждали возникшую проблему, решая – платить или найти другой способ? Решили в результате искать способ, параллельно собирая требуемые пять тысяч евро. А Гонорин, хорошенько подумав, сказал, что попробует еще и кое-что по своим каналам проверить. О том, что это за загадочные каналы, Алик старательно умалчивал, и Стас подозревал, что речь идет о делах несколько незаконных, но пока не пытался вызвать друга на откровенный разговор.

А в понедельник Ветровский впервые услышал слухи об Ордене. Говорили всякие гадости и нелепицы, явно сочиненные не от большой любви. Тогда-то у него в первый раз зародилось подозрение, что кто-то начал играть против них, и комиссия в детском доме была так настроена не только и, возможно, даже не столько из-за Анны Ивановны и ее денег. Когда же во вторник исчез Гранд, и юноша не смог до него дозвониться ни в среду, ни в четверг, да и в сети испанец за эти три дня не появился, у Стаса разыгралась самая настоящая паранойя, подогреваемая дурными предчувствиями.

Впрочем, в отличие от паранойи, предчувствия явно планировали оправдаться, причем в полной мере. И от требовательного стука в дверь Ветровский уже заранее не ждал ничего хорошего.

– Станислав Ветровский, студент первого курса факультета психологии? – уточнил один из стучавшихся, высокий, плечистый старшекурсник с нашивкой «И.Б.» на плече. Стас кивнул. – Пройдите со мной, вас хочет видеть ректор.

Матерясь про себя, юноша сохранил файл и хотел было выключить ноут, но торой член бригады его остановил.

– Не выключайте и не запирайте дверь. Мне предписано обыскать вашу комнату на предмет запрещенных вещей, а также просмотреть файлы, содержащиеся на чипе вашего ноутбука.

– Там пять терабайт информации, – с ноткой ехидства в голосе проговорил Стас, но собеседник только пожал плечами.

– Значит, придется поработать подольше. Идите, вас проводят.

Всю дорогу от общежития до главного корпуса, в котором располагался кабинет ректора – благо, идти было недалеко, расстояние между зданиями едва ли было больше километра – Ветровский старательно скрывал охватившую его нервозность и пытался выведать у спутника, зачем его скромная персона понадобилась Витценко. Но старшекурсник молчал, как партизан на допросе, отделываясь коротким: «На месте все узнаете».

Нехорошее предчувствие росло с каждой минутой, и три выкуренных за время дороги сигареты ничуть его не притупили. А стоило Стасу войти в кабинет ректора и увидеть заплаканную Вику на диване, суровое выражение лица Галины Викторовны и книгу на столе, как он понял, что долбаное предчувствие все же было слишком слабым в соотношении с масштабами катастрофы.

– Присаживайтесь, Ветровский, присаживайтесь, – сахарная улыбочка до того не вязалась со взглядом Витценко, что Стасу потребовалась вся его выдержка, чтобы вежливо улыбнуться в ответ и спокойно сесть на указанный стул, а не врезать по мерзкой физиономии чем-нибудь тяжелым. Например, указанным стулом. – Что ж, я вас внимательно слушаю, молодой человек.

В голове суматошно проносились обрывки мыслей, пытаясь выстроиться в хоть какую-нибудь схему поведения. Но для того, чтобы строить схему, нужно было хотя бы представлять, что именно удалось паскудному ректору выжать из бедной Виктории, которая сейчас, судя по судорожным рыданиям и ее старательным попыткам избегать смотреть Стасу в глаза, хотела только удавиться со стыда. «Сволочь, зачем же девочке так нервы трепать? – мельком подумал он. – Тебя, гадину, за одно только это стулом огреть стоило».

А схема тем временем категорически отказывалась выстраиваться, ссылаясь на недостаток информации. Пришлось действовать наобум, экспромтом.

– Э… В смысле, господин ректор? – сыграл дурачка Ветровский, демонстративно делая вид, что не понимает ни о чем говорит «господин ректор», чтоб ему сдохнуть, ни что за книжка лежит перед ним на столе.

– Не валяйте дурака, молодой человек, – поморщился Павел Георгиевич, и тут же снова улыбнулся. – Давайте так: вы мне честно все рассказываете, а я в свою очередь постараюсь сделать так, чтобы вас все же не исключили из института, хотя признаюсь – это будет делом нелегким, и какие-либо гарантии я смогу вам давать только при условии вашей искренности и откровенности. Что это за книга и как она попала к вам в руки?

Минут пять Стас старательно мялся и отнекивался, а потом «раскололся».

– Ну… я даже не знаю, как это сказать… Господин ректор, если я расскажу правду, вы точно поможете мне остаться в институте? Хорошо, хорошо, я все расскажу…

Книга? Да, я знаю, что она запрещенная, и даже понимаю, почему. Да, там вредные идеи и вообще, книга очень неправильная и сама по себе опасная, я все это понимаю, но поймите и вы! Я с детства увлекаюсь фантастикой двадцатого века, мне нравится стиль и слог авторов того времени, нет-нет, что вы – только сюжет и слог! Идеи там сплошь все дурацкие и разрушительные, я частенько смеялся над ними, но тогда это было модно, вот авторы и писали… Разумеется, я нисколько не согласен с автором этой книги, то, что он пишет – это полная ересь и ерунда, но вот сюжет там интересный… Хотите, расскажу? Он такого накрутил – не оторваться! Если бы еще не идеи дурацкие… Откуда? Павел Георгиевич, простите, мне стыдно об этом говорить… Нет, нет, не просите! Ладно, скажу: Я ее… ну… украл, короче. Ехал в метро в институт – да, еще давно, когда я жил не в общежитии. В общем, ехал я на занятия, народу много было, все своими делами заняты. Я у дверей стоял, а рядом парень какой-то ехал, конспект читал. А сумку, из которой конспект достал, забыл закрыть. Я и вижу знакомые лейблы – ну, название издательства, логотип серии, вот они – и понимаю, что это какая-то старая фантастика, которой я не читал. Ну я сидел, смотрел, завидовал… а тут он вскочил, и выбежал, видимо, чуть станцию не проехал. А я в последний момент выхватил книжку из сумки, он и не заметил ничего… Я же не знал, что она запрещенная! Это потом уже