Губы, как всегда, плотно сжаты — но глаза его улыбались, и она не могла этого не заметить.

Отчасти он и сейчас ненавидел себя. Но не позволял себе об этом думать, не давал страху, ненависти, отвращению вырваться наружу. Он позволил себе прийти — и сегодня он не будет портить все им обоим.

Курьер прибыл ровно через десять минут. Катя притащила на кухню несколько контейнеров, разложила мясо и птицу по большим тарелкам, отдельно высыпала горку картошки. Забравшись с ногами в кресло, с улыбкой наблюдала, как он насыщается — быстро, но не торопливо. Потом наполнила глинтвейном две высоких стеклянных чашки.

Они сидели рядом, закутавшись в один на двоих плед, пили глинтвейн, ощущая плечами присутствие друг друга, мягкое тепло чужой кожи, слушали дыхание. И были счастливы.

— Расскажи о себе что-нибудь, — тихо попросила Катя. — Нет, я понимаю, что ты весь — одна большая крылатая тайна, но хоть что-нибудь! Такое… повседневное, обычное.

«Повседневное — то, что делается каждый день. Что я могу рассказать тебе? Как просматриваю фотографии девушек, твоих ровесниц, которых я убил? Как изучаю информационную базу, решая, чью жизнь я сегодня прерву потому, что я решил, что кто-то того заслуживает? Как я просыпаюсь с первым ударом маятника, слушаю бой часов и напоминаю себе, кто я такой, для чего существую и что должен? Что рассказать тебе, ангел мой? То, что я не имею права даже приближаться к тебе?»

— Ты всегда такой голодный… почему? Не верю, что у тебя нет денег на еду.

— Во-первых, мне непросто зайти в ресторан или магазин и купить поесть, — с тихим смешком ответил Коста. Да, об этом можно рассказать. — Во-вторых, у меня очень быстрый метаболизм. Например, я не могу опьянеть — алкоголь выводится из организма быстрее, чем успевает подействовать. Я расходую огромное количество энергии, когда летаю или перестраиваю тело — ты видела размах моих крыльев, они способны поднимать меня в воздух, но пролететь сто метров для меня по расходу энергии примерно то же самое, что для человека — пробежать километр в полной выкладке.

— Но если ты не можешь сходить в магазин, то как и где ты ешь?

— Ты помнишь нашу первую встречу?

— Когда ты меня наглым образом споил? — Катя невинно улыбнулась, и Коста легко подавил поднявшее было голову чувство вины. — Помню, конечно. Погоди… У тебя не было крыльев!

— Были. Просто невидимые и неосязаемые. Это я тоже умею, но энергии тратится безумное количество. Ты просто не обратила внимания, сколько я тогда ел, пока мы сидели в ресторане. Особенно шоколад и орехи.

— Завтра же закажу на дом шоколад и орехи! Но погоди, это получается, ты тратишь энергию, чтобы сделать крылья, гм, невидимыми и неосязаемыми, чтобы пойти купить еду, чтобы восстановить энергию. Замкнутый круг?

— Смотря сколько покупать еды, — теперь он улыбнулся по-настоящему, а Катя рассмеялась.

— Представляю тебя, выходящего из магазина с бычьей тушей на плечах!

— Я покупаю готовое мясо в кулинарии. Не умею готовить.

— Хочешь, я тебя научу?

— У меня все равно нет кухни, равно как и возможности тратить время на приготовление пищи. Зачем, если можно купить уже готовую?

— Ммм… домашнее — вкуснее!

— Мне без разницы, какой вкус у энергии, — пожал плечами Коста. Поймал взгляд девушки и тут же поправился: — Но если приготовишь ты, это будет уже совсем другое. Не просто энергия.

Глинтвейн закончился, и они перебрались в спальню. Катя долго и тщательно расчесывала его длинные темные волосы, перебирала пряди, гладила перья… а потом все получилось само собой.

Они проникали друг в друга медленно и бережно, с каждым слитным движением все больше объединяясь. В каждом стоне, вздохе, жесте они становились единым и цельным, без единого изъяна и неправильности.

Коста впускал ее в себя так глубоко, так близко к сокровенному, как никого и никогда, Катя отдавала ему все самое себя без остатка — как никому и никогда. Слабый лунный свет скользил по ее молочно-белой весенней коже, и Коста видел в ней настоящего ангела в обрамлении его собственных белоперых крыльев.

— Останься здесь, со мной…

— Останусь.

— Не только сегодня. Оставайся и завтра, и послезавтра, и потом тоже…

— Нет.

Коста приподнялся на локте, заглянул в ее умоляющие глаза.

— Я не могу, не хочу, не буду рисковать тобой. Ты — единственное, что у меня есть. Единственное, что делает меня живым. Но у меня есть долг, и этот долг убьет тебя, если я буду слишком близко. Те, кто хочет до меня добраться, не остановятся ни перед чем. А я… я не смогу жить, если из-за меня погибнешь ты. Понимаешь?

— Да… теперь ты хотя бы не говоришь, что ты сам для меня опасен. Это уже хорошо.

— Но я сам тоже для тебя опасен, — он резко помрачнел, сел на постели, подогнув одну ногу под себя.

«Я никогда не должен об этом забывать. Никто не знает, когда и почему я могу сорваться».

— Не говори так. Вообще об этом не говори! — она приподнялась, протянула к нему руки, обняла. — Не надо… не хочу сегодня что-нибудь портить… лучше иди сюда…

Разве он мог сопротивляться?

Это было месяц назад. С тех пор Коста не видел Катю, не приближался к ее дому, старался даже не думать о ней. Она может просить его не говорить — но его молчание ничего не изменит. Что бы не сделал с ним Закон, как бы не изменил его природу, гарантий все равно не было. Коста еще помнил, как содрогается от ужаса податливое молодое тело, как красива стекающая тонкими ручейками по нежной девичьей коже алая кровь, как прекрасна и несравненна предсмертная дрожь, когда можно сцеловывать с опухших, искусанных губ последний вдох… Он помнил, и эта память заставляла его дрожать от ужаса при одной мысли о том, что он когда-нибудь не удержит себя и… нет, нет, НЕТ! Даже думать об этом — невыносимо.

За окном его укрытия стемнело. Коста выключил комп, открыл раму, на мгновение замер на подоконнике. Что сегодня? Куда? Зачем? Он не знал. Сегодня на удивление не хотелось убивать.

Он прыгнул, в падении расправил крылья, вновь набрал высоту и полетел над городом, пристально разглядывая улицы и редких прохожих. Парень и две девушки спешат к зданию клуба, опаздывают на вечеринку. Трое мужиков во дворе дома пьют пиво, обсуждая прошедший день. Женщина неспешно идет от магазина к дому, в руках тяжелые пакеты — время за полночь, и действуют ночные скидки. Спрятавшись в тени деревьев, двое подростков осторожно курят сигарету на двоих, то и дело оглядываясь — не заметили ли дома их отсутствие. Влюбленная парочка целуется на скамейке. Компания подвыпивших парней в камуфляжной форме вываливается из бара, они идут по улице, громко обсуждая фигуру идущей впереди них девушки. Девушка кажется Косте смутно знакомой, но с такого расстояния не разглядеть, он спускается ниже, но она сворачивает в переулок, сокращая дорогу до метростанции. Компания останавливается на перекрестке, они переглядываются — и идут за ней.

Коста шевельнул крыльями, ускоряясь. Успеть приземлиться, скрыть крылья, добежать — до того, как ублюдки совершат непоправимое. Девушка не должна увидеть его крылья, иначе было бы все совсем просто… Впрочем, не впервые. Он успеет и так.

Из переулка раздался крик. И если фигуру Коста узнать не сумел, то этот голос… Он камнем рухнул вниз: увидит крылья — и пускай, она их, в конце концов, уже видела, и не раз.

Двое держали Катю, один — заломив руки за спину, второй — за волосы. Третий срывал с нее джинсы — блузка уже была разодрана в клочья, к обнаженной груди тянулся четвертый, он же последний. Девушка кричала, пыталась освободиться — но тщетно: ее держали крепко и умело.

Первым пострадал последний — приземляясь, Коста отсек ему руку. Тут же ударил крылом вправо, пробивая грудную клетку того, что держал Катю за руки. Дико, нечеловечески закричал оставшийся без руки, он в ужасе смотрел на обрубок, не замечая крылатого — Коста качнулся в сторону, взмахнул крылом, и