после ледяной купели, от всех исходил пар, смахивавший на дым.

Иваница подошел к берладникам. Кузьма сидел посредине, ближе всех к огню, прямо напротив печного отверстия, его рябое лицо лоснилось от пота, красные отблески пламени делали его еще более зловещим, чем там, на льду; в каждой оспинке собралась угрожающая чернота; Кузьма как раз смеялся над чем-то, и рот его, широко открытый, тоже полнился чернотой; каждый, взглянув на такого человека, невольно воскликнул бы: 'Вот бандитская харя!' Иваница пробивался сквозь леса, переплывал через воду, преодолевал расстояния, мерз на морозах, испытывал позор, лишения, и все это лишь для того, чтобы очутиться рядом с этим злодеем, так, будто он был ему братом или товарищем по крови и по оружию.

Иваница смело толкнул плечом Кузьму, располагаясь между ним и невысоким узкоглазым человеком, который тоже, видно, купался, потому что сидел в одном лишь исподнем белье, еще и не просохшем как следует.

- Подвинься, - обратился Иваница к Кузьме.

- Садись, - равнодушно промолвил Кузьма, не сдвинувшись с места, так что Иваница протиснулся меж них благодаря тому, что потеснил малость от огня хитроглазого человечка.

- Мерю моего не тревожь, - вяло посоветовал Кузьма. - Он меня научил рыбу ловить. Я научил его копье бросать, а он меня - рыбу ловить. Теперь князь Иван пойдет на войну, я своего мерю пошлю, пускай он копье бросает, а я останусь рыбу ловить.

- Рыбу ловить, - повторил меря, хитро прищуривая глаз и, видимо, хорошо зная, что ежели и останется кто-нибудь ловить рыбу, то будет это не Кузьма, а он; Кузьме же на роду написано метать копье и ждать, пока кто-нибудь пронзит копьем его самого.

- А ты как? - спросил без всякого любопытства Кузьма Иваницу. Прибежал откуда?

- Ниоткуда, - сказал Иваница.

- Ниоткуда, чадо, могут лишь янгелы господни прилетать, - вмешался еще один берладник, косматый, с пронзительными глазами, в которых пьяно покачивались отблески огня, - ибо господь бог вездесущ и янгелов рассылает отовсюду, - стало быть, и ниоткуда.

- Ты что - поп? - удивился Иваница.

- Угадал! - воскликнул косматый. - Смотри, какой башковитый отрок! Никто не угадывает, а этот...

- Да от тебя до сих пор ладаном разит, - сказал Иваница.

Кузьма захохотал громко и весело.

- А ведь и верно - ладаном! - всхлипывая от смеха, промолвил он. Мой меря и не слыхивал, что это за чудо такое - ладан. А я в своем...

Тут он прикусил язык, снова с подозрением взглянул на Иваницу:

- Что-то не могу припомнить твою харю. Откуда прибежал?

- Сказано ведь - ниоткуда! - в тон ему грубо ответил Иваница и обратился к попу: - Так как же ты тут, отче, очутился? И в прорубь прыгал тоже?

- Купель, чадо, очищает и освящает, и... Забыл! Жил в городе вельми известном, сказать стыдно, в каком городе жил и среди каких людей... Не забыл, а...

- Пропился насквозь, - сказал Кузьма, - пропил и порты, и память свою... Уже и имени своего не вспомнит...

- Все вспомню, чадо, все могу, а... И знаю, за что... Ибо, венчая, водил молодых вокруг аналоя не трижды, как завещано, а восемь раз... Дабы дольше жили в браке... Не три, а восемь!.. Изгнали меня, а за что?.. Что не три, а восемь?

- А я, стало быть, - прервал бывшего попа еще один из сидевших у огня, худой и жилистый человек с цепкими пальцами, которыми отламывал щепки от полена и отбрасывал их прочь, отламывал и бросал, - я, стало быть, так и этак принимался, а как оно помогает? Этого не знает никто. Ну, я не знал, стало быть, тоже. А потом думаю: а высосать? Ежели человек, стало быть, хворый, попробовать, стало быть, высосать из него немощь.

- Чем же ты ее высосешь? - спросил Кузьма.

- Губами, стало быть. Берешь в рот себе камушек, выбираешь, стало быть, у того человека на теле не самое паскудное, стало быть, место и сосешь. Потом грызнешь себя за язык или за губу, стало быть, чтобы на камушке показалась кровь. Выплевываешь, стало быть, говоришь: вот твоя хворь. Человек и выздоравливает, если не умрет, стало быть. Потому что кто не умирает, тот выздоравливает, стало быть. А кто не выздоравливает, тот умирает.

- Это верно, - согласился Кузьма. - Тут не врешь.

- Почто бы мне врать, стало быть? Скажу и про свиней. Начали свиньи дохнуть. Сюда-туда - дохнут. С вечера хрюкает, а за ночь, смотришь, стало быть, и конец. А народ темен и мрачен, стало быть. Собрались старики, бородами, стало быть, потрусили - и ко мне! Напускаю, стало быть, на свиней колдовство. Конец бы мне, стало быть, и немедля, да старики не помирились. Одни говорят: 'Сжечь', другие: 'Утопить', третьи: 'Повесить!' Да и повесить же как: кверху ногами или за шею? Вижу, стало быть, не выкрутишься. Тогда говорю: моя работа. Насылал колдовство на свиней. Убивал, стало быть. Как убивал? Колдовством. Чем же насылал колдовство? А перышком. Каким же? А, таким и таким! Где перышко? Спрятано. Ага, стало быть, покажи, где спрятано. Веду, стало быть, туда, веду сюда, нет перышка. Ни петух, ни курица не потеряли нигде. Ну, говорят, где твое колдовское снадобье? Полез в кусты колючие: там куры возятся чаще всего, стало быть. Исцарапал все лицо себе, однако нашел перышко. Мне говорят: вон бежит пес, убей! Бросил я, стало быть, перышко, оно упало к ногам моим, а пес побежал. Так ты врешь, говорят. Не вру, стало быть, а только перышко убивает свинью, а пса не берет. Тогда выпустили свинью. Убивай! Метнул перышко, а оно, стало быть, упало к ногам моим, свинья ж побежала. Тогда говорю: каюсь, ушла от меня вся сила. Не способен ничего сделать. Меня, стало быть, отпустили. Раз бессилен, так зачем же убивать? Побежал и прибежал, стало быть, сюда.

- Врешь, - резко сказал Кузьма, - не свиней ты убивал, а двум бояринам горло перерезал - вот каково твое колдовство! Думаешь, не знаю! Тут - про всех все. Для того и в прорубь бросались. Тогда все идет под лед. Никто не раздобудет.

- Зачем же ты раздобываешь? - спросил Иваница.

- Греемся, вот и выходит из нас. И из тебя выйдет. Прибежал откуда?

- К тебе прибежал... - сказал Иваница.

- Ко мне? Может, поцеловать?

- Может.

- А ты спроси моего мерю, как я бросаю копье. Пропадет охота к целованиям. Да и морда жесткая, как терка. Видишь?

- Вижу.

- Тут у нас никто не таится. Откуда прибежал и зачем. Меря мой очень хотел научиться бросать копье так, чтобы вепря навылет пробивать. Пришел, я научил.

- А кто тот вон? - показал Иваница на еще одного бродника, грустновато-красивого человека, молчаливо посматривавшего на огонь в печи.

- Эй ты, велел тому Кузьма, - скажи этому птенцу, как сюда попал...

- Да-а-а, - махнул тот рукой, - от жены бежал.

- Как это можно? - не поверил Иваница. - Разве от жен убегают?

- А от кого же тогда убегают? Ежели бы ты видел, добрый человек, какая у меня жена была, то ты бы и сам от нее бежал без оглядки! Вот тут и поживешь, покуда баб нету.

- Видел жену, - сказал Иваница. - Тут в городе и видел. И детей там на озере полно.

- Это малость от старых бродников, - вмешался в разговор еще один из сидевших у огня, человек невыразительный, суетливый, не уверенный во всем, даже в словах, - не так и старых, как давних, а мы бродники молодые, то есть свежие, еще не провонявшиеся, а, Кузьма?

- Какой я тебе Кузьма? - пробормотал тот. - Ты вот скажи, как сюда притащился, откуда и кто, пускай этот пришелец убедится, что нет у нас тайн и души наши нараспашку.

- Бежал, потому как прозвали царем Соломоном. Дышать не давали. Здравствуй, женившись, да не с кем спать. А почему Соломоном? Боярин наш веселый был человек. Как зима - так он и ладит Соломонову игру, здравствуй, женившись. Берется горка снежная, устилается по бокам красным сукном, для боярина и

Вы читаете Смерть в Киеве
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату